Небо истребителя

— Я в тонкости этого происшествия не вникал, в тот момент был в командировке. А вообще, тут все ясно. Вам даже нет смысла лететь в полк. Отсюда далеко. Городок маленький. Люди живут тесновато. Переночуйте у нас в гостинице.

На другой день я был на аэродроме, где произошла катастрофа. Командир полка находился в отпуске, его обязанности исполнял начальник штаба майор Иван Белозеров. Во время Великой Отечественной войны он служил в моем родном полку начальником оперативного отделения. Человек честный, он не любил фальши и лицемерия. Когда я рассказал ему о встрече с вышестоящим командованием и о разговорах про хулиганство Григория Карпенко, Иван Петрович рывком поднялся. Суховатое его лицо вспыхнуло, поджарая фигура напружинилась.

— Удивительные люди! — с возмущением заговорил он. — Большие начальники, а боятся правды, дрожат за свою шкуру. — Подойдя к сейфу, оп вынул из него клочок бумаги и дал мне: — Прочитайте. Это предсмертная записка Гриши.

«Дорогие товарищи! В моей смерти виноват только я».

Записка была написана на клочке полетной карты. Почерк неровный, крупные буквы наползают одна на другую.

— Похоже, что записка написана в полете?

— Да.

— Вы видели гибель летчика?

— Видел. Он слетал на По-втором на полигон, где летчики стреляли по наземным мишеням, доставил документы начальнику полигонной команды и вернулся на аэродром. Полеты уже заканчивались. Гриша появился над центром аэродрома, помахал крыльями. Это, видимо, было прощание с жизнью, с друзьями… Потом он круто отвернулся, на окраине аэродрома выключил мотор, сделал переворот и врезался в землю.

— Какое же туг хулиганство? Скорее, самоубийство! — воскликнул я.

— Начальство назвало это хулиганством.

— Но почему?

— Чтобы снять с себя ответственность за невнимание к человеку.

…В 1941 году после окончания школы летчиков Григорий Карпенко сержантом прибыл на фронт под Москву. Далее Сталинград, Курская битва, потом Молдавия а Румыния, Четыре раза был ранен, но после каждого ранения возвращался в строй. В 1947 году ездил в отпуск к себе в Одессу, где безумно влюбился. Они договорились пожениться в следующий его приезд. В полк, где он служил, прибыли молодые летчики. Гриша был хорошим инструктором, старался, много летал. В 1948 году отпуск ему не дали. В интересах боеготовности. Он смирился: надо так надо. Потом история повторилась. Девушка ждала год, два… Не выдержав, вышла замуж.

Любовь каждый испытывает по-разному.

И как надо быть чуткими к людям, если они влюблены. Стоило бы дать Григорию Карпенко отпуск для свадьбы, и не было бы этого чрезвычайного происшествия, и, может быть, девушка из Одессы стала бы настоящей боевой подругой. Но как мне доказать, что не было хулиганства?

— Поговорите с летчиками эскадрильи, — посоветовал Белозеров. — Он парень был откровенный, они все о нем знают.

Летчика подтвердили слова Белозерова. Их и свое мнение я изложил в акте о причине катастрофы, который сдал в секретную часть. В Москве обо всем увиденном и услышавшем доложил начальнику управления. Тот был удивлен и приказал явиться к нему, как только мой акт придет в штаб ВВС. Но время шло, акта не было. Через месяц я снова явился к генералу. Встретил он меня сухо, даже не предложив сесть. Когда я доложил, что акт до сих пор не пришел, он не удивился, зато твердо заявил:

— Все решено. Было воздушное хулиганство.

— Но почему акт не поступил ни к нам, ни в Министерство обороны?

— Откуда вам известно, что в Министерство обороны акт не пришел? — настороженно спросил генерал.

— Я справлялся в канцелярии министра.

После некоторого раздумья генерал повторил, что причиной катастрофы стала недисциплинированность летчика, к виновным приняты строгие меры, и этот вопрос больше не подлежит обсуждению.

— Но ведь причиной катастрофы стало самоубийство летчика! — воскликнул я. — Вы же сами приказали, чтобы расследование было объективным.

— Давайте об этом больше не говорить. Вопрос решен. Все! — не без раздражения сказал генерал.

Мне стало ясно, что командование бежит от истины, как тень от солнца. Оно из всех причин катастрофы выбрало наиболее выгодную для себя, а мой акт, завизированный Белозеровым и подтвержденный летчиками, был аннулирован. Я повернулся, чтобы выйти из кабинета, но генерал задержал:

— С завтрашнего дня с полковником Храмовым начнете подготовку к полетам в сложных метеоусловиях днем и ночью. Потом поедете в Кубинку принимать зачеты на курсах подготовки инструкторов. И еще. Главком ваш рапорт об учебе в Академии Генштаба подписал.

7.

Полковник Николай Иванович Храмов звание Героя Советского Союза получил уже после Великой Отечественной войны, хотя заслужил его в воздушных боях. Я застал его за составлением плана учебно-тренировочных полетов.

— Посмотри, — протянул он мне план. — Может, что еще придумаешь?