Небо Мадагаскар

Датви усмехнулся и сделал медвежье лицо, утверждая животное бытие, стремящееся порвать с собой и с людским, чтобы сразу махнуть на небо, растревожить его и за час посетить десять планет, не менее, но и не более, так как мало чего запомнится, а запоминаться должны рок-группы, книги битников и картины, нарисованные Ван Гогом на спинах людей, в силу чего эти люди не умерли, не разложились, не распались и не обернулись в прах. «Мысли – это дождь из туч – из мозгов: когда он идет, печень, почки, селезенка и сердце сбиваются в кучу и открывают зонт в виде легких, чтоб не промокнуть и не простыть. Но это осенью. Летом эти же органы танцуют под дождем и брызгаются, радуясь мышлению, идущему на них и дарящему им понимание того, что недоступно иным: например, то, что Бодрийяр – не мыслитель, а книга, которую написал Бодрийяр: и не зря, так и должно быть, потому что роды – это когда ты рожаешь себя; если рожают тебя – это смерть». Решили выпить кофе, Нада сварила, поставила чашки, Мага разлил напиток и добавил виски в него.

– Это же извращение, – сказала Нада.

– А это не извращение, что сейчас в воздухе – цитаты из Томпсона, и мы вдыхаем их, делаем частью себя, не стесняясь – ничуть? – парировал Мага.

– А цитаты откуда? – спросил Датви.

– Из «Царства страха», – ответствовал Мага.

– О, это хорошо, я когда-то читала.

– Тоже, но не читал, – выдал такое Датви.

Сделали по глотку и все вместе подумали, что осиное гнездо – это мозг. «Но у кого-то муравейник, у кого-то нора, у кого-то берлога, у кого-то гнездо. Разные есть мозги». Мага задумался и решил, что «Капитализм и шизофрения» – главная книга двадцатого века, что она – дирижабль, самолет, ракета. «Название этой книги из трех слов, но, считай, одного, потому что оно – матрешка. «Капитализм и шизофрения» – имя, название торта, сока, пива, коньяка, виски, машины, банка, города и страны. Это не просто книга. Если ее читает шизофреник, то превращается в капитализм. Или наоборот». Мага закурил и вспомнил Кольтеса, как ходил на его спектакль, как читал его книгу пьес. «Конечно, Роберто Зукко – это имя для всех людей. Кольтес написал биографию всех людей. Показал каждого в отдельности и всех в общей сумме, помножив их потом на себя, для чего он разделился на живого и мертвого, чтобы итог был большим».

– Тоже хочу курить, – изъявила желание Нада и закашлялась от сигаретного дыма. – Чтобы чужой дым не вредил, нужно курить самой.

Мага дал ей сигарету и поднес к ней огонь.

– Так теперь лучше? – спросил ее он.

– Да, намного, спасибо.

Датви ничего не сказал, просто достал электронку и задымил, посматривая на своих друзей, как на Идиота Игрок. «Ночь вертикальна, потому что горизонтален день».

– Так странно кругом, – сказал Датви. – Но если человеческий мозг – муравейник, то матка есть его я.

– Это же относится и к пчелам, – сказала Нада.

– Интересно, – промолвил Мага, – тогда шизофрения – рождение новой матки и отделение нового муравейника или улья.

– Так и тело станет двойным, – отметила Нада, – не только расщепление ума, но и тела. Альтернатива родам.

– Хорошо, – согласился Мага.

Друзья допили кофе и разошлись. Мага и Нада ушли, Датви лег на диван и попробовал ничего не думать, кроме того, что все умрут, так как никто не умрет. «Выпивка хороша своим отсутствием, потому что в этом случае ты пьешь не одну или две бутылки, а весь мировой алкоголь. Пить водку или виски – заниматься сексом с женщиной, но есть еще онанизм». Так проходили минуты, а Мага и Нада шли по улице Бродского и молчали беспечно. Никакого напряжения не было, мысли текли рекой и несли рыбу и корабли. «Бог – это вирус, он может проникнуть в организм и заразить его богом, сделать человека больным – вечным и бесконечным. Двадцать первый век принадлежит борьбе с этим вирусом и войне за него».

– Молчим.

– Потому что Платон драматург, а не философ, – ответствовал Мага. – Он за нас все сказал.

– Ясное дело.

– Да.

Попили газированной воды, отдающей водкой, сели в автобус, проехались, вышли, заплатив за проезд, углубились в аллею героев, где стояли вперемешку бюсты армянских и азербайджанских воинов как память военных лет. «Мир и война – банка с томатами, война – банка, томаты в ней – мир. Но в банке могут быть и огурцы, и капуста».

– Прожарка – это если, скажем, собираются герои «Бесов» и шутят и перемывают косточки своего создателя.

– Достоевского.

– Ну, – запрягла лошадь Нада.

На это усмехнулся и размечтался Мага, загрустил о вине «Самцихе», которое наполнило бы его желудок и повело по улицам, наполненным до отказа Булгаковым, распятым на каждом перекрестке и раскинутым Маргаритой, Берлиозом, Бездомным, Воландом, Швондером, Преображенским, Шариковым и другими машинами, трансформерами и детскими куклами из его книг. «Лицо Буратино – пах, он должен совать нос в рот Мальвине и оплодотворять ее мозг». Они остановились и поцеловались, как кошка убегает от пса и от мыши.

– Фрейд всю жизнь покупал колбасу, баклажаны, багет, огурцы и морковь. Он скрещивал их, как шпаги. Теория хорошая. Но Христу и Фрейду в душе, в голове не хватило дынь, арбузов и тыкв.