Небо Мадагаскар

– Конечно, – сказала Нада, – ведь машины есть бейты. Мотор – писатель, багажник – читатель.

– Слишком много умности, – отметил чеченец, – от нее может стать мягкой кость.

– Мягкое сильнее всего, – не согласилась Нада.

Чеченец посмотрел на нее, достал лезвие из ножен, провел им по языку и покапал кровью на страницы американца.

– Понятно, – сказала Нада, – я поняла, откуда берутся рыбы: сидит женщина в начале всех рек и держит раскрытыми ноги.

– И из ее вагины выплывают все рыбы, – закончил мысль Мага.

– Да, – рассмеялась Нада.

– И вы так всегда общаетесь? – спросил их чеченец.

– Нет, только при жизни, – пояснила Нада. – Просто Карабах такое место, где говорить нужно так. А там, глядишь, все станут такими.

– Просто в Чечне не так, – встрепенулся чеченец, – там только лестницы.

– Конечно, – продолжил Мага, – Чечня – полное собрание сочинений Маяковского, тринадцать томов, разрыв двенадцати месяцев, расцепление их.

– Ну, если странно говорить, то скажите мне странно: что есть Арцах? – спросил чех.

– Рэмбо, – ответил Мага. – Мы внутри человека. В голове или в почках.

– Неплохие места, – отметила Нада.

Она полистала Абовяна и начала негромко его читать. Звук ее голоса наполнил библиотеку, как мясом желудок. «Пусть читает, приятно, воздушно, почти легко, так как если некий Вася сорвет болячку и бросит ее и ее съедят муравьи, то их будут звать Васями, пока они не съедят болячку, скажем, Петра. Поэтому вопрос в том, что откладывается на боках, а не в том, что вышло из них».

– Террорист – это тот, в ком взрывается сердце, в ком взрывается мозг – писатель, – сказал чеченец, прервав чтение Нады и размышления Маги.

– Терроризм – это работы Сёра, война или мир – почти все остальные картины. Не все знаю, конечно, – оживился Мага, – но могу сказать, что на днях видел сон, где воскрес немец из «Судьбы человека» и пытал меня.

– Какой немец? – удивилась Нада.

– Которого возил Соколов и сдал после русским.

– Ну вот он и отомстил тебе, – вмешался чеченец.

– А я Соколов?

– Тебе лучше знать, – вынес вердикт чеченец.

Все замолчали, поклевали глазами буквы, рассыпанные в книгах, насытились и откинулись на спинки стульев.

– Я вот подумал, – сказал чеченец, – Печорина же хотела убить девушка в Тамани, а он сбросил девушку в воду. Он же не прав. Это было признанием в любви с ее стороны. Он должен был расслабиться и получать удовольствие от смерти – оргазма. А после нее жениться на девушке и жить до ста лет.

Мага и Нада промолчали, посмотрев друг на друга тем, что вокруг глаз. Чеченец тоже больше не говорил. Он ворошил Хемингуэя, будто бы потрошил, после чего встал и ушел. Нада хмыкнула и открыла газету «Заря Карабаха», начала листать ее, отчего семечки – буквы – посыпались из нее. Тут же в открытое окно прилетели голуби и склевали все черные буквы.

– Вот, – сказала Нада, – а из букв могли взойти подсолнухи. Альтернативы солнцу.

– Подсолнухи – фонари?

– Думаю, да.

– Ну так что ж, пусть будет так. Каждый фонарь мечтает стать солнцем.

– Конечно. И это происходит везде. Просто когда фонарь начинает разрастаться и дарить лето зимой, появляется хулиган и гасит его кирпичом.

– Зачем ему это?

– А потому что хулиган правит миром, и ему ни к чему перемены.

– Он кидает кирпич в лицо Цою?

– Конечно. Барышня и хулиган. Мир сейчас – это война Маяковского и Цоя. Битва меж ними. Один основал Советский Союз, другой разрушил его.

– Не только они одни.

– Понятно, но оба – главные.

– А я подумал, что если разрубить надвое льва, то две гиены побегут в разные стороны, оставив на песке лужицу крови.

– Лужа – это заплатка.

– Лужа – шпион океана. А ногти и когти – клювы. Не кисть, а пять птиц.

Мага замолчал, чихнул, сжав пальцами нос, проводил Наду и забурился к себе. Посмотрел телевизор – старый, пузатый, толстый, откормленный, с перевариваемой пищей внутри – с сосисками, пивом, яичницей и зеленью, – и уснул.

4

На следующий день он, после пробежки, завтрака и душа, пошел на свидание с Кэт, хоть это и было интервью. Она уже ждала его на аллее. «Совсем еще девчонка. Ну ладно. Не в возрасте дело. Много лет – много пищи, годы – еда, кто живет долго, тот обжирается. А после сует два пальца в рот и блюет. Ерунда. Заново начинает есть. Заново начинает жить. Жить – это есть». Они поздоровались и сели на лавку. Кэт включила диктофон.

– Скажите, – сказала она, – почему вы решили писать про Карабах?

– Трудно сказать что-то одно, комплекс причин, но главная состоит в том, что Карабах центр мира, в нем заключены тайны жизни и смерти, тайна бессмертия. В нем сокрыта тайна Иакова и его борьбы.

– Какие писатели оказали на вас влияние?

– Больше философы, а писатели – Цой, Кобейн, Меркьюри. Они писали строки – ряды в зале, концертном.

– Люди – их тексты?

– Теперь разрозненные их книги ходят на работу, ездят в машине и пьют вино и коньяк.

– Давно вы пишете?

– Двадцать примерно лет.

– Много, знаете как. Пишете постоянно?

– Нет, путешествую, смотрю мир.

– Вы пишете свои тексты в кафе?

– Пока нет, но хочу. Кофе, сигареты, письмо.

– Романтично, вы знаете. Сколько времени у вас уходит на книгу?

– Бывает – год, бывает – три месяца.