Небо моей молодости

Я думал, что там состоится совещание с участием Наркома обороны, на котором подведут итоги авиационных действий на Халхин-Голе, а после этого все мы снова приступим к исполнению своих прежних служебных обязанностей. Однако вышло по-другому.

Сталин изъявил желание поговорить с несколькими из нас в своем кабинете. Смушкевич выделил из группы шесть или семь человек: Лакеева, Кравченко, Душкина, меня, Гусева и еще одного-двух летчиков - сейчас уже не помню кого.

Когда мы вошли в кабинет, Сталин поднялся из-за стола и, выйдя нам навстречу, поздоровался с каждым. Задав несколько вопросов о боях в Монголии и о нашем самочувствии, он отдернул на стене штору, за которой висела огромная карта. Указав на дореволюционную границу России на западе, сказал, что Советское правительство приняло решение восстановить эти границы и каждому из нас придется принять участие в операции по освобождению западных областей Белоруссии и Украины, которую в ближайшие дни надлежит выполнить частям Красной Армии.

Никто из нас тогда не мог, конечно, предугадать, как сложатся события там, на польской границе, но мысль о том, что у нас при этом, может, даже начнется война с Германией, у меня, например, была. И не у меня одного. Мы потом делились друг с другом своими мыслями.

После беседы Сталин пригласил всех прибывших из Монголии на ужин в Кремлевский дворец, в Грановитую палату.

И когда на следующий день я улетел на запад, мне невольно вспомнились последние слова, сказанные им на прощание: "Прошу передать вашим матерям и женам мое извинение за то, что приходится посылать вас из огня да в полымя..."

Из огня да в полымя

Та памятная московская ночь была тихая и безоблачная. Десятки прожекторов рассекали пространство, образуя причудливую световую сеть. Иногда прожекторные лучи выхватывали из темноты аэростаты заграждения, на мгновение замирали и снова приходили в движение, продолжая поиск самолетов противника.

Домой я приехал перед объявлением воздушной тревоги и, когда завыли сирены, отправил жену и дочь в подвальное помещение, служившее теперь бомбоубежищем. С балкона моей квартиры по проезду Серова взору хорошо открывался северо-западный сектор Москвы. Фасадная часть нашего дома выходила в сторону Кремлевской площади, но высокие здания по улице Куйбышева закрывали ее, и там различить можно было только верхнюю часть купола да шпиль Кремлевского дворца. Со стороны же площади Ногина и правее ее еле виднелись смутные очертания Замоскворецкого района.

Но вот почти одновременно в нескольких местах над Москвой вспыхнули осветительные ракеты и повисли в воздухе на маленьких парашютиках. Прожекторные лучи тут же зарыскали по небу, однако попусту - вражеских самолетов обнаружить не удалось. К Москве прорвались лишь одиночки, основная масса фашистских бомбардировщиков была перехвачена летчиками нашей противовоздушной обороны на подступах к столице. И все же с юго-западной окраины доносились глухие взрывы бомб. Возникло несколько очагов пожара. Наконец прожектористам удалось поймать один бомбардировщик. Заработали зенитные орудия. Самолет летел на большой высоте, так что скорость его почти не воспринималась глазом. Казалось, что все лучи прожекторов и этот бомбардировщик прилипли к небу. Так повторялось несколько раз, когда наши прожекторы захватывали очередной самолет.

На мой взгляд, ничего особенного не происходило. Только периодические залпы зенитных орудий да несколько едва заметных пожаров напоминали о том, что война уже идет у порога твоего дома. В такие минуты я особенно остро ощущал внутреннюю тревогу и обиду за свою вынужденную пассивность. Видимо, это состояние свойственно каждому военному человеку, которому уже довелось повоевать. А радовало меня тогда одно, а именно то, что первый воздушный налет немцев - 22 июля - прошел впустую...

Наблюдая за тревожным небом столицы, мне невольно вспомнились события 1939 года у границ нашей Родины. Красная Армия приступила к своей исторической миссии - освобождению западных областей Украины и Белоруссии, отторгнутых у России в годы гражданской войны. И вот во второй половине сентября 12-я конармия под командованием И. В. Тюленева вышла к берегам реки Стрый в районе Черткова. На противоположном берегу реки уже находились передовые части гитлеровских войск. Они перешли границу Польши и оказались лицом к лицу с частями Красной Армии.

И. В. Тюленев получил распоряжение довести до сведения немецкого командования о нарушении ими демаркационной линии расположения войск. Этот вопрос был первостепенной важности, и не случайно командарм решил лично войти в контакт с немецким командованием.

Я в те дни находился при штабе армии в качестве представителя оперативной группы ВВС, прибывшей из Москвы во главе с комкором Я. В. Смушкевичем. Примерно за час до отъезда к немцам Иван Владимирович Тюленев сказал мне, чтобы я был готов для участия в том мероприятии. На мой вопрос, что следует подготовить, командарм ответил:

- Ничего, кроме своего внешнего вида.