Небо на двоих

– Но ты же… Ты еще и таким образом решил проверить меня на стойкость?

Я села на постели, забыв, что на мне нет ничего из одежды и, охнув, натянула одеяло до подбородка.

– Убирался бы ты подобру-поздорову, а то с твоими проверками я точно никогда не высплюсь.

– Выспишься. – Он потянулся ко мне и бесцеремонно сдернул одеяло. И тихо засмеялся. – Так ты уже готова?

– Отстань! – прикрывшись подушкой, я попыталась вырвать у него одеяло. – Убирайся! Нахал!

Но одеяло, а следом подушка полетели на пол, а я непонятным образом оказалась у него на коленях. Жадный рот прижался к моим губам. И я задохнулась от восторга. Наконец-то! Вот отчего я сердилась, вот почему я проклинала Вадима – все оттого, что так долго ждала этого поцелуя.

Мы целовались неистово, до боли в губах, и отрывались друг от друга, чтобы перевести дыхание. А затем Вадим опрокинул меня на спину, кажется, поперек кровати, и тут уж я дала себе волю, чего никогда не позволяла с Юрой. И кричала, и стонала, и просила Вадима, чтобы он не останавливался. Мне было невыразимо хорошо. Я чувствовала себя такой счастливой! Казалось, весь мир вот-вот вспыхнет, как бенгальский огонь…

– Кукареку! – истошный вопль ворвался в сознание.

Я вздрогнула и открыла глаза… Но лучше б я их не открывала.

В комнате определенно посветлело. В распахнутое настежь окно врывались звуки раннего утра. Пока еще робко щебетали птицы. Один за другим начинали распевку петухи… Вадима рядом не было.

Я тихо, сквозь зубы выругалась. До чего дошла, оказывается! Эротические сны я видела крайне редко, да и были они более скромными, почти целомудренными. А тут… Я испытала неподдельное разочарование. И чувствовала себя от этого усталой и разбитой. Оказывается, с Юрой я не изведала и половины того, что пережила во сне.

Впрочем, где гарантия, что, окажись Вадим в моей постели, я бы и наяву испытала столь острые и глубокие ощущения? Я хмыкнула. И, встав с кровати, направилась к окну. Спать расхотелось. Сердце продолжало биться в непривычном для меня режиме. Закрывая оконную створку, я взглянула на небо. Оно было бледно-зелёным, нежным. На юге, чуть выше ребристой диаграммы гор сияла огромная, мохнатая, как бы размытая звезда. Больше на небе я не заметила ни одной звезды, и эта единственная, казалось, просто зазевалась и не успела скатиться за горизонт. Утренняя прохлада пробирала до костей. Я ежилась, переступала с ноги на ногу, но не уходила, все любовалась мокрой, как бы стыдившейся своей лохматости звездой.

Горы, ещё не озарённые солнцем, были тёмно-синими и мрачными. И только скалистая вершина самой высокой горела золотым пятнышком – до нее уже дотянулось солнце.

Я взглянула на будильник. Всего-то пятый час. Спуститься, что ли, вниз и выпить чашечку кофе? Я оделась и направилась к лестнице.

Минут через пятнадцать стояла с чашкой кофе в руках возле стеклянной стены зала и разглядывала взлохмаченные дождем кроны деревьев, растрепанные розовые кусты, примятую траву. На улице было сыро и зябко, в зале – неуютно. Отпив пару глотков, я с чашкой в руках снова поднялась наверх. Присела возле туалетного столика.

В Москве я очень любила раннее утро. И зачастую именно на рассвете добавляла в статью ту изюминку или перчинку, которую, бывало, искала весь предыдущий день. Но сейчас мне абсолютно нечем было заняться, разве только снова отправиться спать. Но я прогнала сон созерцанием звезды, затем убила его крепким кофе. Я прошлась взглядом по комнате и уткнулась им в саквояж, который так и не удосужилась убрать в шкаф. Сердце радостно трепыхнулось. Кажется, мне есть чем заняться. Я не взяла ноутбук, выбросила сим-карту, у меня нет возможности выйти в Сеть, но у меня есть ручка и тетрадь. Большая и толстая тетрадь. И я буду вести дневник. Как в школе. Стану записывать все, что случилось со мной в Абхазии.

Я задумалась на мгновение. Нет, дневник уже пройденный этап. Лучше написать роман… Роман о погубленной любви…

Я метнулась к саквояжу, достала тетрадь и разложила ее на коленях. Белые страницы, абсолютно чистые, манили и словно подталкивали: «Начни! Начни! У тебя получится! С твоим-то воображением грех все не записать…»

Но одного я не учла – за последние годы я совсем разучилась писать ручкой. Черт! Первые буквы получились кривыми, будто и не был у меня когда-то самый красивый почерк в классе. Затем пошло легче, почерк выровнялся.

«От меня ушел муж. Бросил ради молоденькой секретарши. Согласитесь, ситуация – банальнее некуда. Совсем, как в заурядном чиклите – чтиве современных барышень, Сотни женских романов начинаются с подобного печального события, которое вдребезги разбивает сердце героини…» – писала я. И удивлялась: словно кто-то невидимый водил моей рукой и нашептывал в ухо нужные слова.