Небо на ремонте

Человек человеку
был,
разумеется,
брат и друг.
Человек человека
бил
не покладая рук.
Аккуратненько
на прицел
человек человека
брал.
Я читал на его лице:
человек человеку —
брат!
Разумеется,
шел тогда
наш прекрасный,
великий век
созидательного труда.
Человека бил
человек.
Век гудит
за моим окном.
Век в счастливое
завтра
прет.
Созидающим кулаком
человек человека
бьет.

1970

Год две тыщи никакой

Хорошо то или плохо,
но кончается эпоха,
век уходит на покой.
Мы сейчас вступаем с вами
в странный год с тремя нулями —
в год две тыщи никакой!
Новый век ударит – датой!
Мы отметим 45-й,
перед ним 37-й.
Ну а этот год – особый —
угадай поди, попробуй,
чем нас встретит – светом? Тьмой?

Кто придет – варяги? Гунны?

Кто – с брони или с трибуны
нам укажет путь рукой?
И в какой мы будем яме
в этот год с тремя нулями —
в год две тыщи никакой?!

С новым счастьем, с новым годом!

Я сейчас со всем народом,
словно в омут головой,
вместе с планами, стихами,
в общем, вместе с потрохами
в год вступаю нулевой!

Пусть плетутся дни за днями.

Будем в год с тремя нулями
и с нулями жить в ладу.
Вкусной вам духовной пищи,
денег вам, друзья, – две тыщи! —
в никаком таком году!

Песенка статиста

Мне досталась в этой пьесе
очень маленькая роль,
в ней всего четыре слова:
«Мы прорвемся, мой король!»
Десять выпадов рапирой
и, когда свободен путь,
умирающий противник
мне клинок вонзает в грудь.
Я лежу на авансцене,
муха ползает по лбу,
уходящего сраженья
слышу грохот и пальбу.

Но придет священник вскоре,

побормочет надо мной,
и король, потупя очи,
скажет:
«Умер как герой».
Я спрошу его в антракте,
скрыв под желтой маской боль:
«Как вы справитесь с врагами,
я ведь умер, мой король?»
И король ответит грустно:
«Не волнуйся, мальчик мой,
я ведь сам по этой пьесе
отрицательный герой».
И его в ближайшем акте
расстреляют у стены —
очень может быть, на благо
нашей чертовой страны.

Маленький романс Вронского у камина

Ах, какие были балы!
Ах, куда нас страсть завела!
Твои руки были белы,
И какая любовь была.

Ночь плыла над персидским ковром.

И тела согревал камин.
Это все – для двоих, вдвоем…
А теперь я один… Один!

Твои губы были полны

неизведанного тепла…
Я не вижу своей вины,
что сгорела любовь – дотла.

«Были мы счастливыми и юными…»