Он захотел послушать полученную в подарок кассету с песнями Мирабай, потому что, как Он пошутил, мне нравятся эти песни. Он процитировал нам некоторые строки одной из них, наиболее красивые и печальные, обращенные к Господу Кришне: «Мой Бог, почему я не могу больше видеть Тебя, не могу говорить с Тобой? Я почти ослепла от слез. Почему Ты не разговариваешь со мной? Скажи хоть несколько слов, пусть даже во сне». И потом еще: «Мой Бог, на днях Ты пришел ко мне во сне и обнял меня. Ты был так прекрасен, украшенный перьями павлина и держа в руках флейту! Ты лишь на мгновение дотронулся до меня, и мне этого достаточно». Он попросил меня перевести эти слова с хинди для всех присутствующих. Я посмотрела на Него и, меня пронзил страх потерять Его, расстаться с Ним.
13.02.1984
Я всерьез беспокоюсь о Бабаджи. Часть дня Он провел со мной и Гоурари, молодым индийским пуджари, в Своей комнате, попросив помассировать Ему ноги. Его мучает жар и сильная боль в груди. Изменилось выражение Его глаз. Они стали вялые и уставшие. Мы долго сидели с Ним в тишине. Мне хотелось плакать при виде Его страданий. Мы не понимаем, что с Ним происходит.
Вечером, когда мы собрались вокруг Него, как обычно, в его ванной комнате, Он попросил меня надавить янтрой — символом Божественной Матери — Ему на грудь. Я придавила ее рукой, не понимая, что все это означает. Потом некоторое время сидела с Ним одна. Мне захотелось помолиться за Него, но кому, если не Ему? Довольно странно, но я инстинктивно начала повторять «Аве Мария», и Он слабо покачал головой в мою сторону. Я не хочу мешать Ему своим присутствием и пытаюсь удержать свой ум в тишине, хотя сделать это сложно. Вдруг Он произнес мое имя с глубокой нежностью и любовью, как будто я была нужна Ему. Я принесла Ему аспирин, но почувствовала себя лишней.
15.02.1984
Вчера утром Бабаджи оставил Свое физическое тело. Невозможно выразить словами боль и страдания, которые я испытываю. Когда я вошла к Нему в комнату в пять часов утра, Бабаджи казался неподвижным. С Ним был только Мунирадж. Он попросил меня сесть. Мне хотелось исчезнуть, убежать, потому что я чувствовала, что Он страдает. Я даже позволила себе представить на мгновение, что Он вдруг умирает, но не смогла вынести этой мысли и секунды и со слезами скрылась в Его ванной комнате.
Через некоторое время Хари Говинд позвал меня в комнату и сказал, что Бабаджи оставил Свое тело, что Его сердце остановилось. Я не могла в это поверить и стала пронзительно кричать, что это неправда, что такое невозможно. Даже Мунирадж предположил, что, может, Он лишь на время остановил Свое сердце, великие йоги так делают иногда, что нам следует подождать и ничего пока не говорить другим. Мы по очереди сидели возле Него по два–три часа. Нас было четверо или пятеро. Его тело остывало. Я снова и снова звала Его, дотрагиваясь до лица, но глубоко в душе с самого начала знала, что Он оставил Свое тело.
Теперь Бабаджи лежит на воздухе, под священным деревом. Сюда стекаются сотни людей со всех уголков Индии, чтобы попрощаться с Ним. В комнате выражение Его лица было каким–то очень серьезным, но, когда мы вынесли Его на улицу, на нем заиграла таинственная улыбка, милая, блаженная, ироничная. Это были Его последний даршан и последнее наставление. Я не переставая плачу. Хочу умереть, уйти с Ним, куда бы Он ни направился. Жизнь на земле без Него не имеет для меня смысла.
16.02.1984
Мы похоронили Бабаджи в саду около полудня. Когда люди несли Его тело, мне были видны только Его черные волосы, развевающиеся на ветру. Я вспомнила о Шиве, как Он исполнял танец Тандавы — танец разрушения, при котором содрогается все творение. Это было моим последним видением, связанным с Ним.
Сегодня после похорон разразился невиданный ураган с громом и молнией. Река стала бурной и грязной, как во время муссона. Поднялся дикий ветер. Стало ужасно холодно. Дождь лил не переставая, шел град. Я вспомнила слова Бабаджи о будущем нашего мира, о возможном кризисе, о разрушениях. Возможно, Он ушел ненадолго, чтобы подготовить нас. Мне припомнилось также, что, когда распяли Христа, буря не стихала три дня.
Я одержима мыслью, что Бабаджи мог уйти из–за нас, Ему пришлось впитать нашу негативную карму, все наши желания и страдания. Я знаю одно: без Него я не хочу больше жить.
17.02.1984