Небо над бездной

Ему почудилось, что уже звучат ее шаги. Скрипнула половица, занавеска качнулась, все закружилось в темном вихре. Исчезло земное притяжение, растаяла тяжесть всех земных обязательств, земля с городами, грязью, кровью, вождями, убийцами, границами, с бело-золотой громадой храма Большого Вознесения, где венчались Таня с Даниловым, отступила далеко вниз, скрылась в мягком мареве ночных облаков. Никого, ничего не осталось. Никакая сила не могла разлучить их, оторвать друг от друга. Тела их переплел, слил воедино лунный свет, спеленал сизый бархат Млечного Пути.

Комната покойного Володи, в которой ночевал Федор, находилась рядом с детской. Кровать стояла у стены. Танина кушетка тоже была придвинута к стене вплотную. Федор спал, уткнувшись лбом в эту стену.

Самолет, 2007

Петр Борисович устал, ослаб, он слишком болезненно воспринимал потоки ненависти, которые извергали на него анонимы из Интернета. Они, эти анонимы, ели его, и он, с его деньгами, связями, статусом, был перед ними беззащитен. Казалось бы — так просто: не влезай в Интернет, не читай. Но каждый раз, изнывая от стыда и брезгливости к самому себе, он влезал, читал с одной лишь надеждой: а вдруг напишут что-то хорошее? Ведь он занимался благотворительностью, жертвовал на детские дома, на строительство храмов. Неужели все впустую? Никто не помнит, не ценит его щедрость и доброту.

Он мог оплатить какие угодно панегирики в свой адрес и наесться лестью до отвала, но ему хотелось бесплатного, искреннего уважения и восхищения. А этого не было. Деньги были, невероятно много денег. Движимое и недвижимое имущество. Связи, статус, власть. Все, чего он желал в начале жизни, он получил сполна. И теперь совсем близко подошел к тому, чего пожелал в конце жизни. Он сам, своим умом, своими силами, нащупал способ, как не умереть. Он мог победить старость и смерть, то есть оплатить для себя эту победу. Он был всего в нескольких шагах от победы. И что же?

Мрак, пустота. Одиночество. Вой ледяного ветра.

После того отвратительного вечера в квартире старика Агапкина, когда Петр Борисович ушел варить кофе на кухню и увидел самого себя умершим, ему постоянно требовались подтверждения, что он жив. В ушах продолжал звучать вкрадчивый голос:

— Ты умер, Петр. Ты умер бы от вливания, после семи дней невыносимых мучений.

В объективной реальности ничего такого происходить не могло. Кольт, убежденный материалист, старательно внушал себе, что это были иллюзии, обман чувств. Почудилось, послышалось.

«Ясно же, это глюки, трам-та-дам! И когда рожа у Тамерланова поплыла, тоже был глюк, и вообще, трам-па-пам, катитесь вы все на… Кто здесь главный? Кто бабки дает? Я! Этот ваш, трам-пам, паразит еще тысячу лет дрых бы в баночке, в полной безвестности, в тухлом анабиозе, если б не я, трум-би-дум! Какого хрена он меня убьет? По какому праву? Я оплатил все! И вы кончайте мне тут пургу гнать! Кого угодно убьет, только не меня. Я не идиот, чтобы сдохнуть за собственные бабки. Трим-ду-бим!»

Подобной лексикой он пользовался редко и неохотно, однако тут она оказалась в самый раз, удивительно бодрила, щекотала язык, как пузырьки газировки. Он твердил про себя, а иногда вслух этот веселый монолог, сдабривая его все более долгими и цветистыми матерными припевками. Получалось что-то вроде магического заклинания, и не нужно было самому себе отвечать на подлые вопросы: откуда знает паразит, кто за все платит, и какое ему, паразиту, до этого дело?

Накануне отлета Кольт несколько раз перезванивался с Тамерлановым и все-таки согласился участвовать в создании ПОЧЦ. Петру Борисовичу не нравилась эта затея, но искать паразита предстояло на территории Йорубы и не стоило портить с ним отношения.

В самолете Петру Борисовичу всегда бывало худо. Вестибулярный аппарат не выдерживал перелетов. Раньше он не находил в этом ничего хорошего, но теперь головокружение, тошноту, скачки сердечного ритма он воспринимал как очередные доводы в пользу того, что он жив. Тело, такое хилое, некрасивое, но единственное и родное, дышало, двигалось, капризничало, предъявляло права. Биологическая жизнь тела продолжалась. Это реальный, неопровержимый факт, что бы там ни бормотали воображаемые голоса.

Кольту нравилось, что трое сотрудников службы безопасности не имеют ни минуты покоя, занимаются им, принадлежат ему. Он не мог допустить, чтобы они расслабились, нарочно усиливал эффект беготней по салону, нагнетанием страха и паники.

На протяжении своей долгой, трудной, насыщенной событиями жизни Петр Борисович старался в любых обстоятельствах оставаться спокойным, выдержанным человеком и если срывался на крик, то всегда потом бывало неловко.