Небо над Дарджилингом

Уинстон и Бабу Саид, как им и было велено, тут же запрыгнули в седла. Ситара и Мохан Тайид тоже дали лошадям шпоры, и все четверо без оглядки понеслись в ночь.

Чтобы заглушить ржание или фырканье, на морды коней надели мешки с прорезями для глаз. При ударах о камень обернутые шкурами копыта издавали глухой звук, походивший на топот буйволов, стада которых, испуганные отдаленными раскатами грома, то и дело проносились по пустыне. Глаза слезились от дующего в лицо холодного ветра, однако по спине струились ручейки пота. Сгрудившиеся у горизонта темные тучи время от времени озарялись вспышками молний.

Наконец тишину прорезал крик, истошный и сдавленный, будто из-под земли, отозвавшийся шумом, похожим на шепот множества голосов. Склонив голову к развевающейся конской гриве, Уинстон скосил глаза на Ситару. В темном тюрбане и с вымазанным сажей лицом, она походила на маленького мавра из восточной сказки и, казалось, без особых усилий поспевала за мужчинами, слившись с лошадью в одно целое. Она, не отрываясь, глядела в темноту, и лишь нервное подрагивание сжимающих поводья пальцев выдавало ее обеспокоенность тем, что в этот момент происходило за стенами дворца.

Они успели отдалиться на значительное расстояние, когда стук бесчисленного множества копыт зашелестел по земле, подобно порыву ветра. Погоня настигала их, окутанная все приближающимся облаком пыли, и беглецы еще ниже склонили взмокшие от холодного пота головы. Послышались крики, потом выстрелы и свист пуль. Одна из лошадей пронзительно заржала. Скосив глаза, Уинстон увидел, что конь Бабу Саида вздыбился и упал, увлекая за собой всадника. В ту же секунду кто-то ударил Уинстона по плечу.

– Он или мы, – послышался голос Мохана Тайида.

Ноги Невилла будто сами собой еще крепче сжали в тиски бока лошади, стрелой пронзающей темноту.

Справа показались столовые горы, и Мохан Тайид развернулся, отдавая непонятный приказ, на который Ситара тем не менее тут же отреагировала. Не успел Уинстон сообразить, в чем дело, как его конь последовал в том же направлении и вскоре, оказавшись у подножия крутого склона, полез вверх, следуя за лошадью Мохана Тайида. А потом беглецов окружила кромешная темнота, чернее самой беззвездной ночи.

Прошло несколько секунд, прежде чем Уинстон Невилл смог различить силуэты своих спутников. Он спешился, подражая Мохану и Ситаре, и только сейчас почувствовал, как дрожит от напряжения каждый мускул его тела и болит пересохшее горло.

Воздух вокруг глухо завибрировал, а потом послышался тяжелый гул. Малейшее движение отдавалось от стен эхом, словно в каменном мешке, и в этом шуме слились воедино непонятно откуда доносившиеся крики, шаги людей и топот конских копыт. На мгновение темноту осветил луч, открывая глазам Уинстона вход в пещеру, а потом все опять погрузилось во мрак.

Откуда-то издалека доносились лошадиное ржание и голоса, среди которых выделялся голос Джирая Чанда, решительный и беспомощный одновременно. Потом послышался звук, словно под копытами коня осыпалась галька, и воздух одновременно с совсем близким громовым раскатом снова вспыхнул. Где-то наверху потоком полилась вода, и Невиллу почудилось, будто в свете молнии на лице Мохана Тайида мелькнула зловещая усмешка.

Послышались приказы, заглушаемые шумом дождя, потом снова зашелестели по песку и камням копыта, и звуки начали стихать в отдалении. Наконец откуда-то сверху послышался голос раджи, повелительный и пробирающий до костей, хотя едва слышный за муссонным ливнем.

– Я, Джирай Чанд из рода Чандраваншей, душами моих предков проклинаю вас! У меня больше нет сына по имени Мохан Тайид и дочери по имени Ситара. И я не успокоюсь, пока вашей кровью и кровью ферингхи не смою позор, который вы нанесли моему клану и моей варне. Клянусь в этом перед лицом Шивы!

Последовавший затем громовой раскат, словно засвидетельствовавший страшную клятву перед лицом богов, зловещим гулом прокатился по небу. А потом под сводами пещеры повисла напряженная тишина, еще более тягостная на фоне равномерного шума дождя снаружи.

Уинстон Невилл тяжело опустился на землю, прислонившись спиной к холодному камню, и обхватил руками голову. Только сейчас он понял, что за одну ночь потерял все, созданное трудами всей предыдущей жизни. Карьера, Эдвина, уважение и поддержка оставшейся в Англии семьи – все в одночасье пошло прахом. Обратной дороги не было, и теперь его судьба оказалась неразрывно связана с двумя людьми, чьи силуэты вырисовывались перед ним во мраке пещеры. Он представил на спинке стула свой красный парадный мундир, тот самый, который Бабу Саид с вечера так тщательно выгладил и почистил. При мысли о злосчастной судьбе верного сипая слезы хлынули из глаз сами собой.

Почувствовав рядом теплое тело Ситары, Невилл одной рукой обнял индианку и ткнулся лицом в ее затылок. Ему тотчас захотелось зарыться в ее густые, пахнущие мускусом волосы, и он подумал о том, что обретенное счастье стоило заплаченной за него высокой цены. Невилл вскинул голову.

– Мохан! – позвал он и, не дождавшись ответа, испуганно повторил: – Мохан?