Небо над океаном (СИ)

— Для андеграунда. Кстати, можно еще потренироваться.

— На чем тренироваться?

— Вот это хороший вопрос.

Он шире открыл калитку и мы взявшись за руку прошли на территорию Руку я не вырывала. Его ладонь была такой теплой, хоть и немного жесткой. Его пальцы казались грубыми и шершавыми, но это все из-за того, что Джексон играл на гитаре.

— Мой фазер купил рояль. Крутая вещь. Надеюсь, ты оценишь.

— У тебя классный отец и дом красивый, — сказала, когда переступила порог и огляделась. Это была гостиная. Светлая, просторная, стильные кожаные диванчики, белый ворсистый ковер, прозрачная ваза, стоящая на зеркальном журнальном столике и картины в прямоугольных рамках с изображением летающих птиц. Да-да, именно такую гостиную я видела на фотках в журнале.

— Джекки, кто там? У нас гости?

В грудь кольнуло, так больно, будто мне только что наступили на сердце. Все потому что я услышала ее голос. Я знала этот голос с самого детства. Я узнала его бы из тысячи… Что там из тысячи из миллиона других голосов. Она же мне пела и говорила очень ласково.

А потом в гостиной появилась она. Спокойная, уверенная. Казалось она не изменилось, казалось, мы никогда с ней не расставались и виделись только вчера. Она же самая родная, моя мама… Мамочка моя.

Глава 26

Я не помнила сколько времени продолжался наш зрительный контакт. Но казалось, что прошла целая вечность.

Она не изменилась. Все такая же стройная в светло-голубом платье чуть ниже колен. Оно сидело на ней идеально и подчеркивало ее стройную фигуру. Я всегда восхищалась ее грацией, красотой и очень хотела быть похожей нее. Особенно в детстве.

Когда мне было пять лет я любила надевать ее лакированные красные туфли на высоком каблуке, в которых моей маленькой ноге все равно было уютно. Мне нравились все ее платья. Струящиеся, шелковые, всех оттенков фиолетового. Это ее любимый цвет, я об этом знала с самого раннего детства. Когда их с отцом не было дома, незаметно пробиралась к ним в комнату, открывала шкаф и переодевалась в маму.

Мама… Мамочка, как же мы давно не виделись, а я собиралась тебе позвонить. Каждый день хотела набрать твой номер, но никак не решалась.

Она смотрела на меня строго. Я помню это взгляд. Мне было семь и я порвала ее любимые жемчужные бусы, она смотрела на меня точно также.

Тогда чувствовала себя такой виноватой, казалось, что мне нет прощения за содеянное, но ситуацию вырулил отец. Он сказал: «Хрен с этими бусами, они все равно они не нравились». Но они нравились маме. Очень нравились, а я больше всего на свете не хотела ее расстраивать.

Она ушла первой. Походкой фотомодели прошла по гостиной и скрылась за одной из дверей. А я продолжала стоять, как вкопанная пытаясь понять, что произошло. Это как на уроке алгебры с логарифмами. Хотя нет… Они давались мне легко. Здесь целая недоказанная теорема. Что это было? Как это могло произойти? Мне снова не нравился этот город. Потому что холод опять заполнял все мое сердце.

Но вещи становились очевидными. Она, дом, Джексон. Нет, это еще не все, есть еще его отец к которому она ушла, бросив нас. Голова шла кругом, комната вращалась вокруг меня, я не знала, как остановить эту карусель.

— Ты чего застыла? Бледная стала, будто привидение увидела. — Джексон появился в гостиной с двумя кружками от которых исходила тонкая ароматная дымка. Чай с лимоном, медом и корицей. Моя мама любит чай с корицей…

«Хуже. Я увидела в твоем доме свою родную мать. Теперь она жила с твоим отцом, а я играла в твоей группе. Получается какая-то замкнутая окружность», — подумала об этом, услышав его вопрос.

— Пожалуй, я пойду. Знаешь, у меня появились очень срочные дела.

— Я тебе сейчас пойду! Помнишь, ты мне должна? — он протянул мне чашку с ароматным чаем. — Так что гоу хоум. Моя комната на втором этаже.

Не знала, как мне сбежать из этого дома, из этой красивой гостиной, где так пахнет корицей. Я же мечтала с ней поговорить, увидеться снова. А увидев ее — слова рассыпались на мелкие осколки.

Поднимаясь вверх по ступенькам думала о том, что теперь она его мама. Его! Эта мысль, как острая спица, которой тыкали меня в бок. Мои глаза наполнялись слезами. Это так больно. Больнее, чем ангина, чем острый бронхит.

Джексон, я должна тебя ненавидеть, должна презирать тебя, а я ничего не испытывала, мне до сих пор хотелось подпевать твою песню. Про лето, про джинсы, про длинные ночи под луной.

Главное не расплакаться, главное не разреветься, Джексон не должен видеть моих слез. Пытаться улыбнуться в такой ситуации бессмысленно, от этой мысли становилось даже как-то смешно.