Небо надо мной (СИ)

Начались занятия в Школе за выживание. Начались дожди. Ручьи – крики – переполнялись водой, просёлочные дороги часто становились непроезжими. Журавлиные стаи с печальным курлыканьем потянулись над нашими головами с севера – в Мексику.

Моя беременность была уже заметной, и люди, конечно же, шептались за моей спиной. Мне было всё равно.

Джеффри Торнбулл предупредительно подставлял мне стул, будто я была хрустальной, Люк притаскивал яблоки, явно где-то стыренные, а однажды нагло заявил, косясь на мой живот:

– Если девчонка родится, я на ней женюсь. Замётано, миз Конвей?

– Как же, жди! – я рассмеялась, а потом разревелась. Тогда слёзы у меня были совсем уж близко. Беременность, гормоны… И ещё я стала очень много спать. Приходила домой и без сил падала на койку в своей комнатушке, проваливаясь в глубокий сон, чаще всего, к счастью, без сновидений.

Но иногда мне снился берег Исантамде, Озера Ножа, луна, опрокинувшаяся над нашими головами, твёрдое плечо Стива Токей Сапа под моими губами, его прерывистое дыхание и хриплый голос:

– Птичка…

Заворочавшись, я лихорадочно подскочила и села на койке, глядя в окно, за которым опять ярко светила луна.

– Птичка, кикта йо! Просыпайся!

Это не было сном…

Задыхаясь, я распахнула оконные створки и попала прямо в руки Стива. Он выдернул меня наружу легко, как щепку, и я вжалась в него лицом и всем телом, забыв про всё, вбирая его запах, оглушённая стуком его сердца под заношенной рубахой…

Но все-таки отпрянула.

– Нет! Я тебе не нужна! Ты уехал! Ты… даже не сказал мне ничего!

– Если б тебя увидел, не уехал бы, – выдохнул он. – А мне нужно было. Я… – запнувшись, он вдруг с силой провёл ладонями по моей груди и животу. – Так, значит? – Тёмные глаза остро и знакомо сощурились. – Не твой был день месяца, выходит?

– Это вообще ночь была, – невинно уточнила я, а Стив фыркнул, сгрёб меня за плечи и без всякого снисхождения потряс. – И… и я в твоём благородстве не нуждаюсь, – отдышавшись, запальчиво продолжала я. – И в твоих жертвах тоже! Это мой ребёнок!

– Поговори у меня ещё, – тяжело усмехнулся он, буравя меня взглядом. – Это ты – моя, поняла? Дурёха.

Я судорожно втянула в себя сырой ночной воздух и опять уткнулась головой Стиву в плечо. Он был здесь, со мной! Он пришёл! Он принадлежал мне!

– Я уехал, чтоб получше заработать, – чуть охрипшим голосом продолжал он. – И завтра же мы пойдём к судье Скотту, ясно? Ребёнок тут ни при чём. Хотя… – Широкая улыбка осветила его смуглое лицо. – Я рад. Уоштело!

Сверху послышался стук распахнутой оконной створки, и голос Вайноны ехидно пропел:

– Я прямо как сериал какой-то смотрю по ночному каналу. Что, попался наконец, братишка?

– И ты поговори! – Стив погрозил Вайноне кулаком. – Истима йо, иди спать, Вай!

И дождавшись, когда окно опять захлопнется, всем телом вжал меня в дверной косяк, жадно ловя губами мои заждавшиеся губы.

***

Мне трудно рассказывать о том, как мы жили тогда. Просто жили, и всё. В старом доме на окраине Оглалы, где Стив прежде бывал редко, предпочитая бродить в горах. Я тогда пообещала себе, что вскоре после того, как я рожу, уговорю его разбить палатку-типи на берегу Озера Ножа и поселиться там. Это должно было случиться весной, в апреле, когда стает снег, вернутся журавли и гуси, и дурманяще запахнет свежей зеленью.

А тогда мы были одни в этом старом доме, будто отрезанные от всего мира, и мир был нам не нужен. Я, конечно, работала в школе, Стив занимался лошадьми, и кто-то часто приходил к нам в гости – Джемайма с Вайноной, Джефф, Люк… но все они сейчас они кажутся мне просто тенями, скользившими мимо нас.

Ребёнок рос у меня в животе, рос и толкался, а Стив с удовольствием задирал на мне футболку и гадал, что именно сейчас находится под его ладонью – голова или пятка, и мы вместе хохотали. Мы только и делали тогда, что хохотали, да.

Много позже Вай рассказала мне, как Стив ещё в ноябре просил её позаботиться обо мне и о ребёнке после своей смерти. Он знал и предчувствовал. Но ни разу, ни разу не дал мне этого понять.

И я ничего не чувствовала тогда, кроме ослепительного, оглушительного, опьяняющего счастья.

Мы ссорились, конечно. Я уставала и капризничала, он злился. Ребёнок требовал непонятного, ноги у меня иногда отекали так, что я не могла натянуть обувь. Я часто ревела, а Стив бурчал, что вот, опять зимой дождь пошёл. Я огрызалась и перечила, он бесился и поддавал мне под задницу, я опять с удовольствием ревела, а он свирепо хлопал дверью, чтобы через пять минут вернуться и сгрести меня в охапку. Он отправлялся ночью в круглосуточный магазин в центре Оглалы, если мне немедленно хотелось апельсинового сока или чипсов в мексиканском соусе. А потом кормил меня ими из рук, и мы опять хохотали и возились, пока он не сдёргивал с меня трусики, и смех сам собой не переходил в стоны.

Мы и спали-то, плотно прильнув друг к другу, изгиб в изгиб, и если я пыталась отстраниться, когда ребёнок толкался слишком сильно, Стив, не просыпаясь, опять прижимал меня к себе.