Небо Одессы, 1941-й

После посадки я шел мимо капонира, где обычно стоял самолет Шилова. Вокруг валялась промасленная ветошь, металлические костыли. Под вишней на разостланном брезенте сидел друг и верный помощник Шилова техник Мина Подгорецкий. Низко опустив голову, он тихо плакал. Я сел рядом, пытаясь как-то утешить его.

Мина вытер ладонью лицо, стал расспрашивать подробности. Потом, помолчав, словно клятву, произнес:

- Приеду я на эту самую Выгоду после войны, поклонюсь праху товарища...

- Мы отомстим за Мишу, - сказал я и подумал о том, что предстоит мне еще одна трудная встреча - со Светланой, которая так и сидела на лавочке у калитки, ожидая возвращения своего друга.

Глава XIX.

Уклонение от курса

Всего несколько дней после григорьевского десанта одесситы спали более или менее спокойно. Но потом начались тревоги, еще более частые, еще более изнурительные. Теряя своих солдат и технику, оставляя за собой кровавые следы, враг упорно продвигался к городу. Фронт стоял так близко, что до передовой можно было добраться трамваем: двадцать минут езды - и прыгай в траншею, занимай место для ведения огня.

Мы жили в своем закутке между пятой станцией Большого Фонтана и первой станцией Черноморской дороги. Сейчас здесь разросся город с широкими улицами, площадями, высотными домами, а в сорок первом это была городская окраина. Широкий выгон, где по утрам старухи пасли коз, и стал взлетной площадкой истребительного полка. Освоили мы новый аэродром быстро. Взлетали и садились, заботясь об одном: как бы не засек вражеский разведчик, весь день шнырявший в поисках так внезапно исчезнувшего авиаполка.

Этот проклятый разведчик выматывал всю душу. Нас буквально преследовало его жужжание, и во сне снилась эта гадина с крестами на плоскостях.

Однако постоянное чувство опасности как бы дисциплинировало всех нас. Взлеты мы отработали, что называется, ювелирно: от аэродрома почти над крышами, по-пластунски, пока обстановка не позволяла набрать высоту. Посадки производили почти бесшумно и, главное, быстро. А наши наземные ангелы-хранители, механики и техники! Возвращаешься с задания, и лишь только самолет коснется колесами земли, пробежит сотню-другую метров, как рядом, словно из-под воды, появляются они, наши верные помощники: закатывают машину в укрытие, маскируют ветками и сетями - попробуй обнаружить! И все это молниеносно, А ведь такие манипуляции им приходилось производить по несколько раз в день!

Новое место дислокации оказалось недосягаемым и для вражеской артиллерии. Первое время, во всяком случае. Объяснялось это еще и тем, что майор Погодин подстроил ловушку для противника: на старых взлетных площадках были расставлены фанерные макеты наших машин. Туда и направили артиллеристы всю мощь своего огня. Прошло довольно много времени, прежде чем фашисты поняли, что палили, как в той пословице говорится, "из пушек по воробьям".

Однако после этого воздушные разведчики не давали нам покоя. "Хейнкели-111", "Юнкерсы-88", и особенно вездесущие "Хеншели-126". Последние - это уже были не просто самолеты, а какие-то прилипалы. Если уж "Хеншель" тебя обнаруживал, то избавиться от него было делом довольно сложным. Случалось, этот самолет преследовал на дороге одинокого всадника, пикировал с большой высоты на повозку с дровами. Словом, маневренность этой машины была очень высокой.

Наши зенитчики, в частности 4-я батарея 638-го зенитно-артиллерийского полка - лейтенанты Напренко, Дербенев, Курочкин, командир орудия младший сержант Лялюшко - за время обороны Одессы сбили десять вражеских самолетов. Однако "Хеншели" оставались неуязвимыми.

К этому времени к нам прибыло пополнение - боевые ребята Павел Головачев (впоследствии он стал дважды Героем Советского Союза), Василий Бондаренко (также удостоенный звания Героя) и другие.

Видя, с какой наглостью ведут себя вражеские разведчики, Головачев яростно возмущался, потрясая кулаками:

- Эх, проучить бы стервятников! Распороть бы брюхо да выпустить кишки...

Но осуществить это желание не представлялось возможным. Машин на всех не хватало, "своих" самолетов почти никто не имел. В бой уходили согласно распоряжению майора Шестакова. Деление не эскадрильи осталось формальным.

Мне почти всегда выпадало ходить на задание с командиром четвертой эскадрильи Аггеем Александровичем Елохиным. И теперь, спустя много лет, часто вспоминаю его, моего боевого друга. Уважали его не только за храбрость. Он был необыкновенно обаятельным, скромным человеком. Помню, в дни горячих боев ему исполнилось тридцать лет. Узнали мы об этом случайно, спустя несколько дней, Лев Львович пожурил его:

- Что ж ты, Аггей, не сказал ничего? Боишься, что в старики запишем?

Елохин, посмеиваясь, оправдывался:

- Не время сейчас праздновать. Вот разгромим фашистов, тогда уж вернемся к мирным семейным торжествам...

Летал Елохин на самые трудные участки фронта, хотя и то сказать легких не было. И всегда возвращался с победой. Только однажды капитан точно не выполнил приказ. Но, как оказалось, не по своей вине, обстановка заставила.