Небо остается...

— Был я там в войну минометчиком… От города одни развалины…

— Отстраивают его, — успокоила Лиля.

— Ну и здесь вы край нужны. Вы не муж и жена?

— Да, — быстро ответил Тарас.

— Вот вам, — протянул клочок бумаги, — в общежитие семейного типа… Завтра выходите на работу.

Усмехнулся:

— Строить будем все — от роддома до морга.

Лиля и Тарас посмотрели недоуменно: как же так, ведь они промышленно-гражданские строители?

— Надо, — сказал кадровик и уткнулся в бумаги. — Генплан предусматривал строительство Дворца спорта и ночного профилактория «Лесная сказка» для лечения электросном, бассейнов и треков. Но это позже. А сейчас — то, что крайне необходимо. Надо, — повторил он, видя, что они продолжают чего-то ждать.

…Общежитие оказалось приземистым бараком с кипятком в серебристом «титане», с крохотными оконцами и кухней на четыре семьи.

Спали они на разных кроватях. Лиля не могла бы ответить, почему настояла на этом. Дело было, конечно, не в том, что еще не оформили брак, а просто не хотела, чтобы возникла мысль: вот для чего забились сюда. Ночью она проснулась от странного запаха и ощущения, что на лице кровь. Зажгла свет. С потолка градом падали клопы. Ничего себе брачная ночь.

* * *

Утром ударил страшенный мороз, и Лиля, растирая щеки, еле добежала в своей легкой одежонке до прорабской. Бригадиры встретили нового мастера настороженно-насмешливо. Что за пичужка свалилась им на голову?

Строили больницу, и прежде всего следовало разобраться в чертежах. Этим она и занялась. Но вскоре ее захлестнул поток обычных строительных забот.

Каменщики наседали:

— Машина с подсобниками не пришла…

Плотники приходили со сроим:

— Надо опалубку ставить…

— Доски не подвезли…

Некому было разгружать вагоны с кирпичом. Наводил свои строгости представитель пожарной инспекции. Звонил: из управления заказчик:

— Я форму два не подписал — у вас металлические балки не проолифены…

К вечеру гудели ноги, трещала голова, но все же было ощущение, что все обошлось без явного провала.

Дни побежали наперегонки. В первую же получку Лиля и Тарас купили себе валенки, полушубки, ушанки.

Среди строителей была бригада из уголовников. Странно, но к Лиле они отнеслись покровительственно. Однажды она остановилась перед трубами большого диаметра, не зная, как перелезть через них. Двое детин подхватили ее под локти, Перенесли и бережно поставили на землю.

При ее приближении тот, кто первый ее завидит, командовал:

— Заткнуть пасти!

Один громила, с квадратной — челюстью, огромными надбровными дугами, — его звали Дрюк, — не желая работать, — сел как-то на трубу и, сворачивая одну за другой козьи ножки, дымил. Лиля стала рядом с ним, сказала, ни к кому не обращаясь:

— Это ж надо: один сидит, а все за него как ишаки работают.

К Дрюку подошел коротыш.

— Захотел, чтоб хрящи поломали? — спросил он зловеще.

Остальные угрожающе придвинулись к Дрюку. Тот остервенело сплюнул и взял в руки кувалду:

— Ударники нашлись!

* * *

Тарас все более проявлял себя человеком грубым, лишенным деликатности. Еще студенткой Лиля самоуверенно надеялась «приподнять» его, приохотить к чтению художественной литературы, к театру, сделать «вполне интеллигентным». Она выискивала в нем хорошие качества: он не жаден, самолюбив, не бабник.

Но здесь, на Урале, Тарас чаще всего раскрывал худшие стороны своей натуры, и круг интересов его не выходил за пределы служебных. Он на каждом шагу разрушал чувства. О каких недомоганиях жены может идти речь, если надо сварить ему обед, выстирать ему рубашку? Его очень заботило: достаточно ли уважает жена главу семьи? Или считает себя умнее? Так он укажет ей место.

Тарас любил повитийствовать: вот он, без роду и племени, не смог в детстве получить хорошее образование, а она языки изучала, на фортепьянах играла, пока он вкалывал. Так почитай теперь мужа!

Тарас был в полном недоумении, почему Лиля бросилась собирать свой чемодан, когда он как-то в пылу ссоры крикнул:

— Знаем, чем вы занимались при немцах!

Правда, побежал тогда за ней на вокзал, просил прошения, притащил, домой ее чемодан. Ну, сорвалось с языка, мало ли что, не подумав, скажешь.

После таких сцен у Лили в душе оставались занозы. Сравнение с Максимом Ивановичем было для Тараса убийственным. Хотя по служебной лестнице шел напористо и уже был прорабом. Но во всем были удручающая приземленность, душевная глухота, хамовитость. Никогда ни одного цветка ей, ни одной конфеты — даже не подумает об этом. Никакого интереса к ее внутреннему миру.

— Может быть, посидишь дома? — спрашивал он. — Необязательно в начальницы лезть.

— Нет, полезу…

— Ну, гляди, только без урона.

Он имел в виду возможное ущемление интересов своей персоны.

И Лиля вставала ночью. Гладила, готовила, приносила воду через три двора, а когда сваливалась от усталости, слышала упрек:

— Чурбан ты бесчувственный…

Тарас, почти не осознавая этого, мстил Лиле за то, что она ему трудно досталась, что «из-за нее» вынужден был испытать неприятности. Он даже получал удовольствие от мысли: «В свое время натерпелся, пусть теперь помучается она».