Небо остается синим

Взгляд Андора неподвижен, словно гладь стоячего озера. Правда, порой, очень редко, кажется, что-то мелькнет в нем, и даже по лицу пробежит легкая тень. Но тут же все исчезает. Будто кто-то в большой темной пещере зажжет на мгновение единственную спичку.

Еще не рассвело, а Эрделинэ с Андором уже отправились на станцию. Скрипит под ногами сухой снежок. Город спит. Поросшие виноградом горы сторожат его сон. Только на новом пластмассовом заводе гудят станки, выполняя свою таинственную работу. С хлебозавода доносится вкусный запах свежеиспеченного хлеба. Этот запах напомнил Эрделинэ детство, школу, горячие бублики на переменах. И она вдруг подумала, что за эти годы впервые вспомнила о детстве, о родителях. Словно все это выпало из памяти. Муж как-то сказал: «Почему ты все время в одном и том же платье?» А она даже не замечала этого.

Андор остановился возле освещенной витрины и уставился на цветные карандаши. И там, в Ленинграде, его интересовали только цветные карандаши.

Над городом гудит самолет.

— Смотри, Андорка! Помнишь, как ты любил запускать бумажного змея? Один раз нитка оторвалась и змей улетел. А я говорила тебе: «Не плачь, Андорка, научишься летать, поймаешь своего змея». Ты так обрадовался тогда, помнишь?

Кому она все это говорит? Сыну? Себе?

Андор поднимает голову и молчит.

По платформе бродят несколько пассажиров. Зимой городок живет тихо, как личинка в коконе, никто не любит трогаться с места.

Поезд стоял не больше минуты, они еле успели сесть в вагон.

Светает. Дремлют пассажиры. Лишь кое-кто изредка перекинется словечком. Эрделинэ держится в стороне. Она не любит, когда ее начинают расспрашивать, а потом жалеют. Да и устала она. Очень устала.

Но как ни старалась доехать в одиночестве, ей не удалось.

На одной из станций в вагон вошли молодые супруги с маленьким сынишкой на руках. Оглядевшись, они увидели пустую скамейку прямо напротив Эрделинэ и решительно направились к ней, веселые, беззаботные.

Эрделинэ встала и подошла к окну. Сумерки медленно рассеивались. Кое-где мелькали одинокие огоньки и тотчас же гасли. В утреннем тумане тонули дальние села. Вдруг эту мирную, сонную тишину как острием ножа разрезает давнее, забытое воспоминание.

Разорванная колючая проволока. Возбужденное, счастливое лицо Аннушки Долежал. И невыносимая боль. Библия. Вырванные листы, листы…

Кончились за окном сумрачные леса. Лениво раскинулись отдыхающие под снегом поля.

— Он отдаст тебе, не плачь! — словно из другого мира доносится до Эрделинэ голос молодой женщины.

Промелькнувший в окне телеграфный столб, казалось, ударил ее по лицу.

Эрделинэ обернулась. Андор отнял у мальчика игрушку и не хочет возвращать. Дети вцепились друг в друга. Покраснев от натуги, мальчик пытался отвоевать законную собственность.

Эрделинэ решительно направилась к сыну. В такие минуты уговаривать его бесполезно. Надо разжать пальцы и силой отобрать игрушку. Ей уже не раз приходилось так поступать. Но Андор неожиданно сам вернул игрушку мальчику.

Эрделинэ пытливо заглянула ему в глаза, — та же гладь неподвижного озера.

Вагон вздрагивает, и воспоминания перемешиваются, будто жребии в шапке. Колючая проволока. Вырванные листы.

— Андорка, хочешь есть?

Она мажет хлеб маслом. Как невыносимы эти испытующие вопросительные взгляды соседей. Хоть бы скорей приехать!

А поезд мчится все дальше и дальше. Новые города и новые села. И новые люди. Всегда новые…

В приемной клиники тоже новые люди. Сосредоточенные, исполненные надежды лица. Сейчас их примет профессор.

— Сначала он мне показался таким серьезным, строгим, я даже растерялась. А потом стал шутить…

Женщина только что вышла из кабинета. Она возбуждена, словно наэлектризована. Еще бы! Профессор сказал, что она совершенно здорова.

— Иди домой и рожай на здоровье! — весело добавил он на прощанье.

Ввозят женщину в коляске. На ее измученном лице теплится искра надежды.

Эрделинэ прижимает к себе сына. Порою ей кажется, что их все еще покачивает, как в вагоне. Но исчезли телеграфные столбы, исчезли и воспоминания. Мир остановился и замер, втиснутый в одну маленькую комнату.

Бесшумно открываются и закрываются двери. Видно, хорошо смазаны.

— Кончилась война, — рассказывает один из пациентов, — вернулся домой, но…

— Эрделинэ, ваша очередь.

Она торопливо ведет сына, так и не узнав, что там случилось после войны. Хорошо бы лечащий врач присутствовал при осмотре. Пусть бы молчал, только бы стоял рядом…

Эрделинэ садится против профессора. Чья-то жесткая рука сжимает ей горло. Трудно говорить.

— Да, Андор Эрдели — мой сын!

Только сейчас она заметила, какие в этой клинике высокие потолки. И в одесской такие же…

Эрделинэ смотрит на профессора. Кажется, она его уже встречала в какой-то клинике. Как его фамилия? В протертом до блеска оконном стекле отражается его лицо, и там оно кажется добрее и мягче.

Сестра задела локтем оконную створку, и лицо отодвинулось, поплыло.

— Расскажите-ка все по порядку. Спокойно. А потом мы решим, как быть.