Небо принадлежит нам

Свое горе она носила в себе, не поделившись им ни с матерью, ни с Лолой, которая о своем выкидыше, напротив, кричала на каждом углу. Потому что Анну приучили страдать молча. Потому что мужество и стойкость – главные добродетели.

Она была единственным белокожим ребенком в нищей, грязной кенийской деревушке, и каждое утро на пути в школу в нее летели камни и оскорбления: белый дьявол, вонючая буйволиная задница. Когда Анна рассказала об этом родителям, те назвали ее чересчур изнеженной, заявили, что это все суть пустые жалобы, доказывающие лишь ее неготовность претерпеть лишения во славу Господа нашего.

Мы никому ничего не сказали. Наши потерянные дети были тайной, которая лишь крепче привязала нас друг к другу. Да, она опустошала наши души, выжигала их дотла, но это была наша тайна – наша, и ничья больше.

Со мной Анна была полностью откровенна, рассказывая даже о тех своих чувствах, которые считала постыдными. «Мне кажется, – говорила она, – будто меня наказывают, но я не понимаю за что. Я не могу больше ходить по магазинам, потому что там полно молодых мам, и я завидую им, думаю, что это они забрали моих детей». Она не верила, что проблема в ее яйцеклетках, что плод, сотворенный нами, был нежизнеспособен. «У меня в теле какой-то дефект, физическое нарушение, которое не дает мне выносить ребенка, удержать его», – утверждала она. «Выкидыш» – то есть тот, кого пришлось «скинуть», потому что не получилось удержать. Раньше мне не приходило это в голову.

Однако Анна не пала духом. Она поставила цель родить ребенка и бросила на ее достижение все силы, точно так же, как когда-то твердо вознамерилась получить диплом с отличием и добилась своего. Мы отправились на Харли-стрит, где у нее взяли все возможные анализы, но – ничего не нашли. «Повезет в следующий раз» – вот и все, что нам сказали врачи.

Мы не оставляли попыток зачать, не допуская даже мысли о том, что, возможно, стоит смириться. Иначе нам было нельзя. Для Анны суть самой жизни заключалась в борьбе: с оружием в руках ты должен пробивать себе путь вперед, а если прижали к стене – защищаться до последнего вздоха. В этом мы с ней были одинаковы. Мы оба пытались что-то доказать этому миру – парень и девчонка, которые сделали себя сами, ни от кого не ожидая помощи.

По просьбе Анны я сходил в клинику. В туалете для инвалидов с помощью замызганного порножурнала вековой давности я без особого энтузиазма наполнил выданную мне баночку. Однако со спермой был полный порядок. Все отлично, сказал доктор. Лучше некуда.

Когда Анна забеременела в третий раз, мы не слишком удивились (зачатие никогда не представляло особой проблемы) и решили: будь что будет. Вот срок подошел к роковой отметке в восемь недель, и мы приготовились к уже знакомым симптомам: странным спазмам, чувству пустоты в животе, которое Анна испытывала оба предыдущих раза, хотя ребенок еще жил внутри нее. Но – нет. Крошечное сердце по-прежнему билось, причем уверенно и ровно. На мониторе отчетливо просматривались руки и ноги, угадывались очертания ребер; у плода были глаза, наполовину сформированная поджелудочная. Были видны веки.

«Во втором триместре, – заверили нас врачи, – риск выкидыша практически равен нулю, даже если беременность протекает с осложнениями». Но мы им не верили.

– Знаю, что дико звучит, – сказал я Анне, – но ощущение такое, будто мы с тобой играем в «Кто хочет стать миллионером?»: вопросы становятся все сложнее, но мы все равно продолжаем играть, испытывая на прочность нашу удачу.

– Твое сравнение неверно, – ответила мне на это Анна. – Потому что в «Миллионере» можно отказаться от дальнейшей игры и забрать деньги. А в случае с ребенком так не получится.

Впервые я заметил их в начале третьего триместра. Как-то копался в саду на заднем дворе и вдруг увидел два подсолнуха. Нужно сказать, что садоводство Анна не принимала ни в каком виде, называя его не чем иным, как трудовой повинностью, и не вырастила за свою жизнь ни кустика.

Я вернулся в дом и вошел в кухню. Анна, повязав фартук, стояла у раковины и мыла кружки из-под кофе.

– Мне так понравились подсолнухи, – сказал я ей. – Ты сама их посадила?

– Да, – ответила она с довольным видом. – Правда, красивые?

– Правда. Ты меня удивляешь: я-то думал, ты ненавидишь возиться в земле.

– Не волнуйся, ты правильно думал. Просто… – Она сглотнула и поставила кружку на раковину. – Ты сочтешь это глупостью, но мне очень хотелось сделать для них что-нибудь… Для деток, понимаешь? Да, сажать цветы – это не мое, но я решила, что получится красиво.

Анна отвернулась, чтобы я не видел ее слез. Я обнял ее, и она уткнулась макушкой мне в шею.

– Продавец сказала, что они выносливые и цветут при любой погоде.

Она принимала ванну, а я сидел рядом на полу. Анна читала книгу, опершись спиной о полку из железной проволоки – еще у моей бабушки была такая. Анна рассеянно наматывала на палец прядь волос, а я наблюдал за тем, как армия мелких мыльных пузырьков атакует ее большой живот.