Небо слишком высоко

Милена чуть заметно (насколько позволяли инъекции ботокса) скривилась – она невооруженным глазом видела, что этот не особо талантливый субъект наглым образом копировал стиль и манеру поведения одного воистину гениального человека, единственного хорошего, ныне, правда, уже покойного друга Милены, который когда-то и помог ей начать карьеру модели.

Делберт безропотно вручил себя заботам стилиста, который, вытащив из своего чемоданчика расческу и бутылочку лака для волос, стал колдовать над прической президента.

– К ужину соберется вся семья! – произнес Делберт, так и не посмотрев на Милену.

– Вся семья и так в сборе, – заметила она тихо, на что муж злобно ответил:

– Твоя, дорогая моя, быть может, в самом деле в сборе. Но не моя! Приедут Делберт и Уинстон. А также Эйприл с Шэрон.

Делберт был старшим, а Уинстон – младшим сыном от брака с ужасной югославкой: обоим было уже порядком за тридцать. Эйприл являлась второй дочерью Делберта от брака с Шэрон, голливудской актрисой. Шэрон, в отличие от ужасной югославки, была особой весьма сносной, относившейся к Милене как к предмету обстановки, потому что предпочитала всегда говорить только об одном: о себе, своей карьере и интригах голливудских боссов, упорно не желающих распознать ее актерский талант и сделать из нее «звезду».

– Джереми тоже подлетит, – произнесла серебряным голоском Злата, появляясь вместе с нянькой, которая несла на руках двух прелестных заспанных близнецов. – И мама приедет. Ты ведь не против, папочка?

Милена сжала кулаки. Неужели эта ужасная югославка тоже заявится сюда? И Злата, эта интриганочка, конечно же, уже все устроив, теперь испрашивала у отца разрешения, прекрасно зная, что он его даст.

А вот у нее, своей мачехи и номинальной хозяйки поместья, Злата спросить разрешения так и не удосужилась.

– Ясна тоже приедет? – произнес Делберт. – Отлично!

Злата, повернувшись к Милене, пропела:

– Ты ведь не против, милая моя?

Конечно, Милена была против, да еще как, однако она понимала, что теперь не может возразить.

– Разве мое мнение имеет значение, если Делберт сказал «да»? – ответила в тон ей Милена, и Злата скривилась.

Милена же сладко заметила:

– Твоя матушка прибудет одна или вместе со своим новым мужем? Ах, извини, как я могла запамятовать: она с ним уже развелась. Однако там ведь имелся этот манекенщик, ее любовник… Нет, постой, она его выгнала после того, как застукала в постели со своим же шофером…

Злата, хмурясь, заявила:

– Мама прибудет одна!

Делберт же, сопровождаемый Хантер Рогофф, тем временем принимал подобострастные приветствия от выстроившихся длинной шеренгой слуг – Милена же, подобный смехотворный ритуал ненавидевшая, проскользнула к спрятанному в глубине холла лифту. Наконец-то она могла принять ванну и прийти в себя!

Когда дверцы лифта закрылись, оставив ее с сыном наедине среди хрусталя, позолоты и мрамора, Тициан произнес:

– Папа явно не в настроении…

Милена, потрепав сына по голове, заметила:

– Поэтому прошу, не перечь ему и не заводи его намеренно.

Сын, столь же упрямый, как и отец, пожал плечами.

– Но ведь я не виноват, что папа постоянно искажает факты. Впрочем, он всегда их искажает. Иначе бы он не был Делбертом Грампом, пятьдесят четвертым президентом США.

Милена, быстро нажав кнопку экстренной остановки, привлекла к себе сына и перешла с английского на герцословацкий:

– Мой мальчик, запомни, что мы обязаны твоему отцу всем. Он человек своеобразный, однако не стоит его злить.

– Мама, а ты с ним счастлива? – спросил вдруг Тициан, и Милена внезапно ощутила, что к глазам подкатили горячие слезы. Нет, она не имела права расплакаться, только не сейчас, только не при сыне, только не от этого вопроса…

Сын, обняв Милену, зашептал:

– Мамочка, не плачь, прошу тебя! Я тоже его ненавижу, хотя в то же время люблю. Он ведь все же мой отец… Однако он ужасный человек. Он не ценит тебя, абсолютно не ценит! Думаешь, я не знаю, как он пристает к своим симпатичным помощницам и щиплет за задницы юных официанток. И это на приемах, когда ты стоишь в метре от него!

– Мой мальчик, прошу тебя… – Милена все же разрыдалась, думая только об одном – если ее увидят с зареванным лицом слуги или агенты секретной службы, то кто-то из них тотчас донесет об этому Делберту. А тот ужасно не любил, когда его жена – вне зависимости от порядкового номера – прилюдно плакала.

Тициан же, обняв ее, продолжил:

– Разве я не прав, мамочка? Думаешь, если я по большей части молчу и ничего не говорю, то не понимаю, что происходит вокруг меня и что за человек мистер президент, который, по странному стечению обстоятельств, является моим отцом?

– Мой мальчик, прошу тебя… – повторила Милена, чувствуя, что слезы застилают глаза и бегут по щекам. Да, выглядеть она будет ужасно – нельзя, чтобы кто-то увидел ее в таком состоянии. Нельзя!