Небо стоит верности

— А что? — озорно блеснул глазами Бутлер. — Назло главку!..

Неделя ежедневных полетов, а результатов никаких. Летаем над аэродромом на разных высотах — от одного до пятидесяти метров, но показания бортовых анероидов даже после посадки не сходятся с показаниями контрольного прибора, оставленного на земле. Неужели прав Мосин и незачем эти эксперименты?..

— Совпали! — вдруг объявил однажды Соболевский, инженер-геодезист, что летает попеременно с Бутлером на самолете и следит за показаниями контрольного прибора. — Черт возьми, совпали!

Втроем склоняемся над приборами — контрольным и бортовыми. Их равнодушные стрелки уставились в одинаковые деления. Бутлер хлопает себя по лбу и пускается в пляс.

— Застой! — выкрикивает он. — Ах, какие мы ослы! Застой! В воздухе на какое-то время опаздывают показания приборов. Отсюда и разница с контрольными…

— И еще отсос, — добавляю я. — Ведь в кабине возникает какая-то разряженность воздуха, мы ее не учитываем.

— Разряженность? В открытом самолете? — недоверчиво переспрашивает Бутлер.

— Точно!

— Вот как? Вы это определенно знаете?

— Для чего же меня учили в летном училище? Точно!

— Что же, тогда попробуем еще!

Мы летаем еще несколько дней, а инженеры разрабатывают методику поправок к показаниям приборов, составляют соответствующие графики, и вот цифры замеров с воздуха приходят в соответствие с нормами технических допусков для высотного обоснования наземным способом, да еще на грани максимальной точности. Мою радость нетрудно понять: наконец-то наша значимость возросла! И как!

Усилиями многих людей создается комплексный агрегат, состоящий из трех анероидов, термометра, часов, радиовысотомера и фотоаппарата. В нужный момент инженер-оператор нажимает кнопку, сбрасывает затвор фотоаппарата, и на пленке фиксируется показание всех приборов, время и номер кадра. Теперь любые точки съемочного участка становятся доступными для высотного обоснования с воздуха. Бутлер отзывает все полевые партии на базу, а наши самолеты приступают к полетам по высотному обоснованию.

Какой-то шутник дает комплексному агрегату имя «АВТ–I» — авиация вместо топографа — первый. Название приходится всем по вкусу. «АВТ–I» установлены на два самолета — мой и Толи Сластина.

Глава 11 Цена беспечности

Неподалеку от места, где Маймеча впадает в полноводную Хету, расположился маленький таежный поселок. До того маленький, что ему не выделено место ни на одной географической карте. Напротив него, на узкой песчаной косе, — наш временный «аэродром»: два самолета, десяток бочек с горючим, пара ведер для заправки, два флажка на длинных палках, заменяющие нам посадочное «Т», и указатель направления ветра.

Живем мы в колхозном медпункте, где занимаем одну комнату. Она — общежитие и кухня, радиостанция и «камералка».

Вчера наш радист Иван Францев принял приказ Бутлера: «Доставить в верховья Маймечи отряд Апрелева, откуда он будет сплавляться на клипер-боте».

Утром, осматривая самолет перед вылетом, я обнаружил, что шасси сместилось в сторону. Не было печали! Однако техник Петренко уверяет, что это пустяк — просто ослаб трос. И действительно, он подтягивает трос, и шасси становится на место. Я не придаю значения этому случаю и не задумываюсь о причинах, которые вдруг повлекли за собой ослабление двенадцатимиллиметрового троса, не предполагая, какой ценой буду расплачиваться за свою беспечность.

Вылетаю в паре с Анатолием. Обычно мы летаем порознь, так как каждый из нас ведет работу самостоятельно. Полет вдвоем диктуется необходимостью доставить отряд Апрелева одним рейсом.

Через два с половиной часа полета мы над местом, указанным для посадки. Присматриваю каменистую косу на прямом участке реки и даю сигнал Сластину: «Иду на посадку».

Снижаюсь, следуя изгибам ущелья. Вот самолет несется над водой. Гашу скорость, слышу, как шуршит под колесами галька. И вдруг удар! Воздушный винт врезается в землю, сила инерции швыряет меня лицом на приборную доску…

Видимо, на какое-то время я потерял сознание. Потому и не ощутил боли. Теперь горячие капли крови, стекая по щеке, тяжело шлепаются на пол кабины. Что же произошло? Почему самолет оказался на брюхе?..

— Живой? — заглядывает ко мне Апрелев. — Что случилось?

— Если бы я знал… Сядет Анатолий, разберемся.

Ждем, пока посадит самолет Сластин, но он не торопится.

— Почему не садится? — недоумевает Апрелев.

Молча пожимаю плечами и наблюдаю за самолетом Толи. Он поднялся выше гор и кружит над ними. Зачем? И вдруг я представляю себя на его месте: что бы подумал я, увидев внизу самолет, лежащий на брюхе? Не иначе решил, что он завяз в мягком грунте… Значит, Толя не сядет!..

— Николай! — окликаю Апрелева. — Бежим на гору, здесь он не сядет!

По каменистой осыпи карабкаемся вверх. Перед нами открывается широкое плоскогорье длиной больше километра. Я срываю с себя куртку, китель, рубаху и мастерю из всего этого посадочное «Т». Толя делает еще два захода и лишь после этого приземляется.

— Что не садился? — не скрывая досады, спрашиваю у него.