Небо стоит верности

Разве удержишься от соблазна? Иду с ним к вертолету. Сначала вертолет поднимает пустую капсулу — клепано-сварную конструкцию из железных полос, уголков и листов, потом в этом сооружении устраивается Абрамян.

— Вертолет, я — гондола! — говорит он по радиотелефону (даже двустороннюю связь предусмотрели «конструкторы»). — К взлету готов!

Полеты по прямой на разных скоростях, развороты, наконец, посадка. Над испытательной площадкой вновь звучит веселый голос Абрамяна:

— Плывет! Никакой вибрации! Плывет, ребята, плывет!

Общими усилиями в темное чрево вертолета грузится «гондола», напоминающая пчелиный улей, выкрашенный в ярко-красный цвет. По обоим ее бортам надписи: «Красная палатка». «Мосфильм». СССР».

Вертолет с командой отважных уходит в море, к разлому голубых торосов, к заснеженному, безлюдному острову Геральда. Работа началась.

И все же что такое подвиг? У каждого на этот счет имеется своя точка зрения. Но вряд ли кто назовет подвигом свое дело, свою работу. Снял вертолетчик унесенных в море на льдине рыбаков — работа, пробили нефтяники новую скважину в вечной мерзлоте — работа, провели строители дорогу через непроходимые горы — работа, наконец, задержал милиционер опасного преступника — и это тоже работа! Выходит, подвиг в том, как человек относится к своей работе, как выполняет ее? Наверное. Во всяком случае, мои друзья полярники не видят подвига в своей работе.

С Матвеем Козловым мы познакомились в первые дни после моего зачисления в МАГОН, на аэродроме.

— Изучаешь технику? — остановился подле меня невысокий летчик.

— Присматриваюсь, — ответил я не очень дружелюбно.

— Можно сказать, новичок? Недавно у нас? — продолжал тот расспросы.

— Недавно.

Вот так и состоялось наше знакомство с Матвеем Ильичом Козловым, перешедшее потом в многолетнюю дружбу. С тех пор мы вместе летали в небе Арктики, встречались на земле и в воздухе. И как бы ни искажали помехи человеческий голос, я всегда узнавал в эфире друга уже только по одним словам «можно сказать», которые он ухитрялся вставить в любую фразу, и звучали они по-особенному, по-козловски: «мо-скать».

— Эти самолеты, мо-скать, ерунда, — повел рукой Козлов в сторону трофейных «зибелей» и «кондоров». — На лодках летал?

— На лодках? — переспросил я, не скрывая изумления. Тогда я еще не подозревал о существовании летающих лодок — гидросамолетов, которых было много в полярной авиации.

— Пойдем со мной, облетаем «Каталину».

— А… можно?

— Нужно. Мо-скать, для углубления мозговых извилин.

«А он ершист», — подумал я тогда о новом товарище, не подозревая, что за напускной развязностью скрывается великая скромность.

Как-то возвратились мы с ледовой разведки, и летал вместе с нами в этом же районе экипаж Козлова. И вдруг в порт на его имя стали поступать поздравительные телеграммы. Не иначе как близится какой-то юбилей Матвея Ильича, о котором он не хочет ставить нас в известность, решили мы.

— Телеграммочки получаешь, Матвей Ильич, а коньячок зажимаешь! — начал я подтрунивать над ним.

— Мо-скать, ерунда, — зарделся Козлов. — Крестники вспомнили про день рождения.

— Крестники? — искренне удивился я. — В таком количестве? Не загибаешь, Матвей Ильич?

Больше из Козлова не удалось выудить ни слова. А через неделю к нам доставили кучу свежих газет, и из них мы узнали о «крестниках» Матвея Ильича Козлова.

…Шли первые месяцы Великой Отечественной войны. По указанию правительства некоторые станции на Новой Земле, Земле Франца-Иосифа и некоторых островах Карского моря закрывались, и вывезти оттуда полярников было поручено кораблю «Марина Раскова».

Судно обходило полярные станции и забирало на борт полярников с их семьями. В Карском море беззащитный пароход выследила и затем торпедировала немецкая субмарина. После этого она всплыла и стала расстреливать чудом спасшихся людей. Однако разыгравшийся шторм не позволил фашистам завершить кровавое преступление.

Уцелевшие от фашистских пуль остались на обломках судна, на шлюпках в бушующем море без какой-либо надежды на спасение. Откуда им было знать, что радист «Марины Расковой» успел передать SOS, сообщив примерные координаты судна. Но известные координаты мало что могли изменить: ближайшие суда находились в сотнях километров от места гибели «Марины» — как ни торопись, все равно будет поздно!..

— Будет поздно! — говорил и Матвей Козлов, доказывая в штабе моропераций необходимость немедленного вылета. — Будет поздно!

А погода нелетная по всем статьям: снегопад, полное отсутствие видимости и шторм.

И все же Козлов добился разрешения на вылет и поднял в воздух свою летающую лодку.

Долго он кружил в районе катастрофы, стараясь что-либо разглядеть, — ведь не мог же бесследно исчезнуть корабль, какие-то следы должны остаться.

— Шлюпка по носу! — закричал штурман Федя Лашин.

— Плот на воде! Второй!..

И Козлов пошел на посадку…

Все инструкции и наставления, наконец, расчеты конструкторов твердили одно: посадка в бушующем океане невозможна! Но там гибли люди…