Волны были так велики, что могли накрыть самолет и раздавить его многотонной массой воды. Уйди пилот, и никто бы не посмел его осудить: есть предел возможного, предел прочности машины и, наконец, предел человеческих сил. Предел? О каких пределах можно говорить, когда в море гибнут люди?! Кто им поможет? Больше некому!..
— Выпустить поплавки!
— Командир?!
— Первой волной оторвет!..
— Садиться в такой шторм… Еще никто не садился!..
— Всему экипажу: к посадке готовьсь! Поплавки выпустить!
— Есть! Поплавки выпущены!
— Штурман к посадке готов!
— Радист готов!
— Спокойно, ребята. Мо-скать, сядем!..
Матвей зашел на посадку не против ветра, как гласит инструкция по производству полетов, не наперерез волне, а вдоль ее гребня. Вот он снизился над вершиной водяной горы и пошел над нею… Кипящие клочья пены ударили в днище, мгновение — и лодка скользнула по вершине водяного вала. Волны тотчас стали захлестывать смотровые стекла, водяные брызги ворвались в кабину, холодными ручейками потекли по лицу и груди. Но Матвей не замечал холода, его правая рука лежала на секторах управления двигателями, а левая — на штурвале. Лодка фантастической птицей скользила над бушующим морем, ныряя между волнами и снова взлетая на их гребни.
— Люди!
— Плот и шлюпка с людьми!
И Козлов развернул лодку им навстречу.
Сняты люди со шлюпки, с плота, а где-то рядом, в кипящей и беснующейся смеси воды, воздуха и снега, еще кто-то может ждать, может надеяться на помощь. И лодка снова скользит над волнами.
Спасенные люди заполнили просторный салон, набились в грузовой отсек, сгрудились в кабине пилотов. Лодка осела глубоко, ниже ватерлинии.
— Больше никого не видно! — крикнул штурман с носовой палубы.
— Добро! Будем взлетать.
Надсадный рев моторов. Лодка зарывается носом в набегающие волны, и вода хлещет по крылу, заливая моторы…
— Не взлететь, командир! — говорит механик. — Перегрузились. Что будем делать?
— Что делать? — переспрашивает Козлов. — Мо-скать, будем рулить. Курс на Диксон, штурман!
— Командир! Лодку разобьет волнами!
— Выдержит. Мо-скать, обязана!
И лодка выдержала. Через много часов руления по кипящим волнам, когда на исходе уже было горючее, Матвей Ильич, наконец, смог поднять машину в воздух.
А лететь пришлось считанные минуты: Диксон оказался рядом…
Мы всем миром приступили к Козлову.
— За смекалку, за мужество, за твой подвиг, Матвей Ильич! — сказал я, наполнив кружки.
— Что вы, ребята, — смущенно говорил Козлов. — Каждый на моем месте поступил бы так же. Мо-скать, такая наша работа.
Глава 13
В другой конец географии
Старенький автобус неторопливо хлюпает по дорожной грязи. Мы давно подшучиваем над дядей Сашей, пытаясь выяснить, кому из них раньше на пенсию — шоферу или автобусу. Но сегодня молчат даже самые заядлые шутники. Автобус пробирается в конец летного поля, к самолету, который доставит нас в Калининград, а там мы перейдем на борт «Оби» и отправимся в далекое плавание, в другой конец света, как говорят наши остряки — в другой конец географии, в Антарктиду!
Автобус замирает у самолета. Тугие струи воздуха отбрасывают назад фигурки людей. И вот уже в серой кисее дождя тают очертания Москвы…
Широкие просветы трюмов принимают вездеходы, тракторы, горючее, продовольствие. Свистки маневровых паровозов перекликаются с гудками буксиров. Идет загрузка экспедиционного судна «Обь».
Сиреневыми волнами наплывает темнота. В нее врезаются голубые лучи прожекторов, искрятся и мигают цветные огни маяков. В прощальном поклоне склонились портальные краны, растворяются в темноте очертания берегов. Невысокие, но злые волны седой Балтики пенными гребешками хлещут по носу «Оби». Надвигается первая ночь в море.
В каюте нас трое: штурман Борис Бродкин, инженер Рэм Старых и я.
Наш путь из Балтийского моря в Атлантический океан пролегает через Кильский канал. Полдень. Время обеда. С близлежащих фабрик и заводов к каналу подходит рабочий люд: девушки в темных джинсах, юноши в засаленных комбинезонах и пожилые докеры в фуражках-тельмановках. Они радостно машут нам и поднимают сжатый кулак правой руки.
— Рот фронт! — доносятся голоса.
— Рот фронт, камрад!
Наступает вечер. Зажигаются фонари, и ровным пунктиром они уходят вдаль, к горизонту.
К утру «Обь» входит в пролив Па-де-Кале: справа — Англия, слева — Франция, впереди — Ла-Манш, а за ним — Атлантический океан.
Солнечный луч заглядывает в иллюминатор. Сквозь сон мне кажется, что я слышу голоса птиц. Открываю глаза — на столе каюты сидит серо-желтая пичуга. Одеваюсь, потчую гостью хлебными крошками и выхожу на палубу. Вокруг писк и щебет птичьей компании, которая, как и мы, торопится к югу и пользуется услугами нашего транспорта.
«Обь» разворачивается и берет курс на восток, к Гибралтару. А птицам курс на юг. Они покидают корабль.