Небо цвета крови

Одинокий внедорожник, подпрыгивая на ухабах, весь в свете желтых фар, как светляк, показался справа. Шел уверенно, ревя двигателем, колесами, скорость не сбавлял даже на опасных виражах. Спустя две-три минуты остановился около бара, заглох. Кузов — сплошь бронированный, укрытый пленкой в грязевых брызгах. Двери салона раскрылись. Из них — три человека: два ощетинившихся автоматами «Варана» в накидках без противогазов и почетный пассажир — сам Аксель Фрост. На нем — знаменитый плащ со значками и клепками, майка, джинсы в обтяжку, платформы на ступнях. Клоунские волосы собраны в пучок.

В голову при виде его ударила дурная кровь, сердце распалилось, запросило отмщения, чужой жизни, по жилам побежал взрывоопасный напалм.

— Прибыл, — огласил я, встряхнулся от внутреннего огня. Во мне, в груди — крематорий, катаклизм, шипящий дым. И сразу, обуздывая свой всеразрушающий раж: — Немного подождем. Пускай зайдет.

Дин — лед: тоже хотел кровопролития, но откликнулся безмолвием, копя ненависть. Выдавали только глаза — за ними лежал черный иней, глубинный мрак, какого еще не видел.

Аксель, хлопая пузырями жвачки, с руками за спиной, будто арестант, в ритмах танца прошел к входной двери и, распределив охрану, отправился веселиться. Телохранители — складные, серьезные и далеко не самые последние хиляки — отошли друг от друга четко на два шага и замерли шкафами, щелкнули затворами. Теперь мимо и муха не пролетит — заведение под особым надзором.

«Ну, с богом!» — взбодрился я и — Дину:

— Пора. Твой правый. Тихо убираем, понял? Не подведи: у нас нет права на ошибку…

— Не волнуйся, Курт, — отозвался он, клацнул подвижным цевьем ружья, — все пройдет хорошо.

Из кустов вылезли тише кошек, как партизаны. Разошлись. Крадясь — обошли бар с двух сторон, почти в одно время — разница в две-три секунды — свернули охранникам шеи, вместе с оружием оттащили к канаве.

— Неплохое начало, а? — изрек Дин, отирая свои грозные руки. Лицо вроде каменное, глаза отрешенные, а губы била судорога, подбородок в переплясе, выдавая истинное состояние — испуг и легкий шок.

— Пойдем, — не соря лишними словами, позвал я, — и дальше бы так.

Вошли в бар.

Сразу оглушило музыкой, пьяным лопотанием, лошадиным смехом, тяжелыми охмеленными голосами. За дощатыми столами — люди, каких нужно бояться на дорогах: бандиты, хищники, палачи. Никого из фракций. Душно, накурено, сумеречно. На целое помещение — три рабочих лампочки. Около них роятся мошки, обжигаются, падают угольками. Присели рядом с выходом, у окошка — для быстрого отхода. Гремлин сидел за барной стойкой, повернутый к озверевшей от алкоголя публике, будто сатана на адском троне, попивал через трубочку выпивку. Нас встретил «мертвой» половинкой лица, остро сверкнул змеючьим глазом, но не признал, не смог вспомнить, отвернулся. Остальные и подавно не повернули голов.

Заказали для видимости пива, сигарет.

— Какие действия? — спросил Дин, отпил из бокала пены, прикурил. Пальцы прыгали, пепел — сыпался, забивался в древесные расщелины.

— Пока ждем, наблюдаем, — бесстрастно обмолвился я, глотнул пива. Увидев тряску напарника — попросил: — Успокаивайся, Дин, выдаешь…

Какое-то время Аксель наслаждался отдыхом, непринужденной обстановкой, своей деланой, льющей через край гордыней, но вскоре начал что-то подозревать и, не расплатившись, засобирался к выходу. Мы с Дином, почти ни к чему не прикоснувшись, оставили под бокалами расчет и — за ним.

«Уйти пытается… — горела и гасла мысль, — раскусил…»

Только вышли — выстрел. Пуля — с гулом в дверной косяк, чуть не состригла мне ухо. Я — инстинктом вбок, упал, схватился за нож, крикнул напарнику, дабы не забыл об уговоре, не прибил по глупости будущего «языка»:

— Живой!!. Он нужен живой!!. — и, пружиной поднявшись на ноги, — следом.

Гремлин, спинным мозгом осмысливая свой близящийся бесславный итог, стрельнул еще пару раз, попал в бессмертную темноту и, крикнув, выкинул пистолет, трусливым зайцем рванул к внедорожнику. Там и попался. Дин, кинувшись наперерез, хрястнул прикладом, приложил об крыло. Следом обмякшего, дезориентированного Акселя поволокли прочь от бара в заранее примеченный овражек.

— Хоть чуть-чуть-то понимаешь, что тебя вообще ждет? — спрашивал у того Дин.

Зверь все понимал, но молчал. Хотел умереть быстро, но знал, что такого не будет.

Опустилась ночь. Злобнее застонали потрошители. Ветер дышал морозно, зимой.

Избивали Гремлина страшно, свирепо, до полусмерти. Умышленно калечили ребра, отшибали почки, легкие, пах, не трогали лишь мерзостное лицо — чтобы мог видеть и говорить. Закончив, спуская пар — усадили у пня, изувеченного, перемолотого через мясорубку, перешли к суровому допросу.

Дин встал рядом с Акселем, я — на корточки. Долго смотрел на него в сердитом молчании, запоминал таким — уничтоженным, без опоры на Дако, рассыпанным в труху. Поднял за подбородок. У Гремлина изо рта — водопад крови, в глазах — смерть, надгробные кресты.

И спросил:

— Знаешь, кто я? — слова шли не из сердца, а из гнева, выкупанные в пламени, боли.