Небо цвета надежды

Лицо Разы уже много лет не всплывало в моих ночных кошмарах. Но было время, когда, стоило мне уснуть, как передо мной появлялся он. Сзади маячила фигура Салима. В моих снах они пытались схватить меня, а лица – темные, зловещие, как в тот день. Тогда они были тощими нескладными подростками лет пятнадцати, околачивались на улице, похотливо пялясь на женщин и задирая прохожих. Тем вечером мы с Муктой купили в лавочке за углом сладких джалеби[43], отыскали укромный закоулок и уселись там. Сладости заслонили собой весь мир, сироп стекал у нас по рукам и капал с локтей. Сгущались сумерки, но мы этого не замечали. В этот момент они и появились, ниоткуда, словно призраки, а лица их скрывала тень.

Салим склонился надо мной и, уставившись покрасневшими глазами, злобно усмехнулся. Изо рта у него пахло табаком и пивом. Я пронзительно завизжала и выронила джалеби на пыльный асфальт. Косой луч фонаря выхватил из темноты фигуру Разы. Он расхохотался, а я откинулась назад и уперлась ладонями в землю, пытаясь увернуться. Резко наклонившись, Раза завел мне руки за спину. В тщетной попытке освободиться я вырывалась и старалась пнуть его.

– Тсс… не дергайся. – Салим радостно ухмыльнулся и затянул у меня на запястьях веревку. Руки пронзила резкая боль. – Это Раза, мой кореш. Мы с ним как братья.

Салим похлопал Разу по спине, а тот старался удержать Мукту.

– Пусти ее, она обычная нищая деревенская девчонка. Из низшей касты, вроде нас, – крикнул ему Салим, – мы наших не трогаем. И ради нее никто и не почешется. Не то что эта вот. – Он ткнул в меня пальцем и осклабился: – Возьмем и украдем тебя. И забудешь, что жила как в сказке. Хоть представляешь, сколько сейчас дают за непорченых? Или даже лучше – мы посадим тебя просить милостыню где-нибудь в Бомбее, а все, что соберешь, будешь приносить нам. Отлично проучим богатеньких выродков! А то думают, что они лучше нас! – И он плюнул мне в лицо.

От слез все вокруг поплыло, зато звуки стали громче – шорох колес проезжающего неподалеку рикши, стрекот ночных сверчков, стук закрывающихся ставень. Магазины запирали, на улице уже не было ни души. Несмотря на слезы, я повернула голову и взглянула на Мукту. Она смотрела вслед грузовику, который, подняв облако пыли, подъехал к стройплощадке и остановился. Мукта бросилась за ним, и я лишь проводила ее взглядом.

– Смотри на меня! – Салим с силой дернул меня к себе.

Я вздрогнула и испустила вопль, разорвавший тишину темной пустынной улицы.

– Может, отпустим ее? – Голос Разы звучал робко, даже испуганно.

Салим обернулся, прищурился и рявкнул:

– Заткнись! Ты еще ничего не смыслишь. Не бойся, привыкнешь.

Внезапно откуда-то из-за моей спины послышался свист, я и ахнуть не успела, как Салим вдруг упал на колени и, заорав от боли, принялся тереть руками глаза. Раза повалился на спину, тоже прикрывая лицо ладонями. Я заметила в воздухе песчаную пыль: Мукта набрала на стройке песка, подкралась сзади и швырнула песок им в лицо. Оцепенев, я ощущала лишь бешеные удары собственного сердца.

– Беги! – закричала Мукта. Она развязала затянутую у меня на руках веревку, но я стояла и молча смотрела на нее. – Беги! – она дернула меня за руку.

Она сорвалась с места, я следом. Все вокруг было будто окутано дымкой, но ноги сами несли нас домой. Я вспомнила! Именно тогда она и заговорила. «Беги» было первым сказанным мне словом.

Я так и не поблагодарила ее за то, что она сделала, – за то, что спасла меня от боли и от двух придурков. Возможно, я считала, что это входит в ее обязанности. А может, мне просто не хотелось сознаваться, что я повела себя менее храбро, чем она. Помню, как я убеждала себя, что девочка из низшей касты должна быть благодарна нам, и никак не наоборот, ведь как ни крути, жила-то она у нас.

Прошло несколько месяцев, но я все еще иногда вспоминала о случившемся. Воспоминания будили во мне ужас, но родителям я ни о чем не рассказала: во-первых, боялась наказания, ведь я сама виновата, что по глупости забралась в пустынный закоулок, да еще вечером, а во-вторых, мне было стыдно. И я пыталась делать вид, будто ничего и не было. Когда меня мучила бессонница, я шла в кладовку и разговаривала с Муктой, единственной, кто обо всем знал. Мы много ночей просидели на полу, глядя в окно – на небо, на выглядывающую из-за облаков луну и искорки звезд. Когда ночь выдавалась особенно ясной, мы тайком прокрадывались на террасу и, опершись на перила, смотрели на город. Там, внизу, он пульсировал и жил, а сверху за нами наблюдали звезды.

Первое время Мукта боялась, но я крепко обнимала ее и не отпускала. Скажи тогда мне кто-нибудь, насколько эта затея опасна, думаю, это бы меня не остановило. Я была ребенком, которому хотелось избавиться от страха, поселившегося в моей жизни из-за двух подростков. Я жаждала облегчить душу, освободиться от стыда, и Мукта единственная была со мною заодно, моих чувств никто, кроме нее, не понимал.