Небо цвета надежды

Его лицо было тем же, что и два года назад, когда мы вновь встретились. Лоб прорезала глубокая морщина, а на коже были отметины, напоминающие о шрамах прошлого. Что же изменилось? Карие глаза, наполнявшиеся нежностью каждый раз, когда он смотрел на меня? Его внимание, если у меня был расстроенный вид? Неужели все эти знаки указывали на нечто, чего я не хотела видеть? Почему Раза был со мной таким терпеливым, хотя – я знаю – ему хотелось закричать на меня, отругать за мою глупость?

– Как поживаете, Раза-бхай? – Возле нашего столика появился официант, мальчик лет восьми в поношенной рубахе. Он принес два стакана воды и протер тряпкой столешницу. Я быстро смахнула слезы и попыталась улыбнуться.

Раза приобнял его за плечи.

– Тара, это Чотту. Чотту, а где та рубашка, которую я тебе недавно подарил?

– В новой рубашке я каждый день хожу в школу. Спасибо, Раза-бхай, что отправили меня туда! – Он расплылся в широкой улыбке.

– Тебе нравится ходить в школу? – спросила я Чотту.

– Да, мадам, очень. – Он горячо закивал. – Когда я вырасту, то хочу стать доктором – буду людям помогать, как Раза-бхай.

В его глазах я видела тот же пыл, то же рвение к учебе, которые когда-то замечала у Мукты, – ту же тень надежды на выживание. Сидя под звездами и дожидаясь, когда восьмилетний официант принесет мне еду, я сказала Разе:

– Я не отступлюсь. Даже и не думай. Да, дело безнадежное, но я не отступлюсь! – Вдали застрекотали сверчки, словно соглашаясь с моими словами.

– Я знаю, что не отступишься. Да и не надо. – Улыбнувшись, Раза протянул мне блюдо с нааном[65]. – Знаешь, когда я вижу на улице этих громил – тех, что нападают на людей, – то прихожу домой и благодарю Аллаха за то, что тот послал мне Дев-сагиба. Иначе я, вероятнее всего, стал бы одним из них.

– Дев-сагиба?

– Да, Дев-сагиба. Знаешь, я же из очень бедной семьи. И мы с Салимом не видели другой жизни. Единственной надеждой – или даже шансом – на лучшую жизнь было разбогатеть, продавая наркоту или занимаясь грабежом. В те времена такой план казался нам просто гениальным. Мы не понимали, что причиняем людям боль, а может, нам было плевать.

Он словно смотрел в далекое прошлое.

– Мне нравилось дружить с такими, как Салим, так у меня появлялось ощущение, будто я – член команды. С ними моя внутренняя растерянность исчезала. Мы подружились, когда мне было восемь лет. Я старался усвоить законы улицы и подстроить под них свою жизнь. Знаешь, я ведь отлично обчищал карманы, – детские воспоминания вызвали у него улыбку, – я продавал наркоту, и пару раз меня даже забирали в полицию. Помню, однажды нас заставили раздеться, связали и выпороли прутьями. У меня до сих пор на спине остались шрамы. Это должно было образумить меня и отвадить от той шайки, но я, напротив, уперся и решил держаться своих. Когда Салим поймал тебя на улице, мне было четырнадцать. Я уже извинялся, знаю, но каждый раз, когда я смотрю на тебя, я чувствую вину за случившееся. Мне действительно очень жаль, правда. Но тогда я не соображал, что делаю. – Глаза его смотрели с раскаянием.

– Ты и так достаточно просил прощения, – сказала я, – перестань извиняться.

– Мебербаан[66] Аллах послал мне Дев-сагиба. Однажды во время полицейской облавы меня сильно избили, а Дев-сагиб с женой выходили меня. Прежде у меня никогда не было настоящей семьи. Моя мать была алкоголичкой, она валялась пьяная на улице и попрошайничала, а отца своего я не знал. Моим домом был брезентовый навес, который мать поставила на углу. После ливня, сильного ветра или – что намного хуже – когда городские власти приказывали снести все незаконно поставленные лачуги, навес приходилось возводить заново. Когда мне было семь или восемь, я сбежал от матери, а о судьбе моих братьев и сестер мне ничего не известно. Я немного подрабатывал – официантом в забегаловках, носильщиком в магазинах, выносил мусор. Ночевал я на скамейке в парке, а когда шел дождь, то спал во дворах магазинчиков, под крышей. Это были хорошие времена – голова у меня болела лишь о том, где достать еду, а ел я раз в день.

Раза умолк и вздохнул. На смену вечеру пришла ночь. Чотту забрал тарелки и протер наш столик. Толпа вокруг поредела, огни над стойкой погасли.

– А потом ты примкнул к Салиму и его шайке? – спросила я.