Небо цвета стали

Ее предупредило то, что лошади принялись пофыркивать, хотя она не двигалась. Но было уже поздно. Темная рука зажала ей рот, а в ушах зазвучал мрачный шепот:

– Я так и думал, что если кто-либо и попытается сбежать ночью из лагеря, то окажешься им именно ты.

Говорил он с ужасным акцентом, а голос его она слышала впервые в жизни, но в том, как он это сказал, было что-то личное. И уже следующая фраза объяснила все:

– Сын моего друга будет хромать до конца жизни, потому что моя собственная мать не устерегла невольницу. Но когда мы уже победим ваш лагерь, я добуду достаточно лошадей и золота, чтобы оплатить ему помощь наших колдунов.

«Значит, я все же перекусила ему сухожилие», – сумела она подумать, прежде чем получила по голове и провалилась во тьму.

* * *

Они ждали до самого рассвета, прежде чем начать, но тогда уж посвятили ей достаточно времени. Сперва дали ей попить и накормили досыта, силой вливая ей в рот холодную юшку и горько пахнущую воду. Старательно выбрали место: на краю лагеря сахрендеев, на верхушке небольшого холма, с которого открывался прекрасный вид на долину. Старательно расставили распорки. Три длинные жерди, связанные с одной стороны и поставленные треугольником, словно скелет самого примитивного шатра. Только вот нынче должны были висеть на нем вовсе не звериные шкуры.

Кей’ла не сумела догадаться о предназначении пучка ремней, завершающихся крючками, которые ее палачи извлекли, когда конструкция уже была готова, – и, пожалуй, этим немного разочаровала мучителей. Потому ее быстро бросили лицом к земле, прижали, а затем… один из них склонился и принялся быстрыми, удивительно умелыми движениями втыкать ей крюки в спину. Она крикнула, пойманная врасплох, когда первое острие пробило кожу и вышло наружу, но тут же стиснула зубы. Нет. Она не станет ныть и плакать.

Воткнули ей в спину четыре крюка на высоте лопаток, повернули и воткнули еще четыре на груди. Поставили ее на перевернутое ведро посредине той конструкции, перебросили пучок ремней через верх жердей и – тогда она уже понимала, что они с ней сделают, хотя воображение и пыталось избежать очевидности, – выбили ей подпорку из-под ног.

Рывок был мягким, куда менее болезненным, чем она надеялась, а чувство, что она парит в воздухе, оказалось настолько непривычным, что она почти могла игнорировать боль.

Один из се-кохландийцев дернул ее – так, что она закрутилась вокруг своей оси. Сжала губы. Не станет кричать.

Они лишь засмеялись.

– Видишь, савеньйо, – произнес тот, кто ее похитил, – весь фокус состоит в том, чтобы подвесить животное так, чтобы оно прожило подольше. Однажды я видел, как сильный невольник только после десяти дней перестал шевелиться, хотя птицы уже после пяти пировали у него на лице. Тебе мы даем три дня. Я даже оставлю здесь своих людей, чтобы ты не накормила ворон своими глазами слишком рано. Отсюда открывается чудесный вид.

Он указал на панораму долины. Хребты холмов, которые теперь поднимались чуть левее, горели под солнечным светом, справа просыпался отстоящий ярдов на двести лагерь сахрендеев. Ее еще не заметили – или им не было дела до того, кого там се-кохландийцы вешают на рассвете. Да и какое им до того дело?

За лагерем кочевников долина полого спускалась к блестящей реке. Широко разлившейся, темной и спокойной.

– Твои – уже между холмами, вчера шли целый день, потом разбили лагерь и скоро снова двинутся, прямо на этот брод. Потому что это единственный брод окрест, который пропустит такой караван. Мы могли бы уже их уничтожить, но Отец Войны прислал приказ, чтобы ждали с атакой до его прихода. Хочет командовать лично. У тебя будет прекрасный вид на битву.

Кочевник говорил хрипло, то и дело поглядывая на лагерь сахрендеев. Было понятно, что мог он выбрать сотню других мест и что ждет реакции соседей. Она стала игрушкой, предметом, который вырывали друг у друга из рук, лишь бы насолить презираемому противнику.

– За то, что ты сделала его сыну, мой друг хотел тебя закопать живьем в муравейнике. Но я ему сказал: нет. – Он слегка ухмыльнулся с отрепетированной жестокостью. – Но я подумал, что мы сделаем это, только когда ты останешься над рекою последней из своего паршивого племени, когда увидишь уже, как мы сожжем все ваши фургоны и перебьем всех твоих родственников. Тогда, если ты все еще будешь жива, мы найдем какой-нибудь муравейник.

Похоже, он изо всех сил хотел увидеть страх в ее глазах. Потому Кей’ла лишь улыбнулась. Нее’ва много лет учила ее, что такое острый язык.

– Было много желающих?

Он нахмурился, не понимая.

– Ты сбрендила со страха?

– Нет, – покачала она головой. – Спрашиваю, много ли было желающих охранять меня? Потому что те, кто станет охранять, – не отправятся на битву. И не встретят моих братьев.

Он перестал улыбаться, но резким рыком удержал одного из своих людей, который как раз примерялся перетянуть ее ремнем.