– Вас затоптал бы табун напуганных коней. На Востоке с несколькими мытарями случились подобные несчастья, когда они слишком глубоко совали нос не в свои дела. Но вы другие, нежели многие думали, вы идете впереди, взбираетесь на скалы, ищете ловушки и засады, выходите вперед даже ночью, не жалуетесь и не оглядываетесь. Сегодня вы могли бы войти в любой фургон каждого лагеря, усесться за стол, а хозяин без слова поставил бы перед вами тарелку и лично наполнил бы ее. Вы стали нашими горными
– Не знаю, что это значит, но надеюсь, что мне можно не стыдиться?
– Анд’эверс –
Махнул худой рукою в сторону двери фургона:
– Мы гордый народ. Когда ты встретил их впервые, то был чужим мужчиной в лагере их отца. Не стоящим и слова. Теперь ты командир
Из-за дверей донеслось сдавленное фырканье. Они приоткрылись, показав покрасневшее лицо средней сестры:
– Я слышала это, колдун.
– Я знаю. А теперь перестань подслушивать и займись, как Кей’ла, чем-то полезным.
– Я еще увижу, как ты плачешь, старик! – хлопнула она дверьми.
– Первая пошла в мать, младшая – в отца, а эта унаследовала острый язык и нахальство от прабабки, должно быть. Я помню ее, у нее молоко от одного слова скисало. Но ты ведь хотел говорить вовсе не об этом, верно?
– Нет. – Кеннет вдруг почувствовал беспокойство, а мысль, пришедшая ему пару часов назад, теперь казалась банальной и глупой. – Помнишь, ты рассказывал о тех маленьких белых цветках, которые весной расцветают за горами?
–
– Мы перешли нынче на другую сторону, строители уже укрепляют дорогу и выравнивают хребет спуска. – Кеннет заколебался, потянувшись к маленькой сумке-плетенке, с которой пришел. – Мы сходили вниз, так, чтобы просто посмотреть, какая земля на той вашей возвышенности, чтобы почувствовать ее под ногами и…
– И чтобы добраться туда, куда не ступали другие роты?
– Может, и так. И они там уже растут, те твои цветы, колдун.
Кеннет осторожно вынул маленький букетик. У цветков была желтая середина, а головки их тонули в короне мелких белых лепестков. Пахли они слегка мятой и немного ромашкой.
Хас осторожно, словно боясь, что подарок сейчас исчезнет, протянул руку, дотронулся пальцами до белых цветков и так замер.
Кеннет осторожно сунул букетик ему в ладонь.
– Большинство моих людей полагают, что я собирал его, чтобы поухлестывать за какой-то вашей красоткой, и если ты когда-нибудь сообщишь им об ошибке, то пожалеешь, что нынче не умер. Анд’эверс утверждает, что не выпустит тебя из фургона еще несколько дней, а потому я подумал, что сделаю хотя бы столько.
Колдун не улыбнулся – лишь ласково гладил цветочки пальцами. Глаза его были прикрыты.
– Знаешь, – отозвался он почти шепотом, – что я только теперь поверил, что мы пройдем? Не тогда, когда мы планировали это безумие, не тогда, когда мы создавали союзы и договоры, и даже не тогда, когда я входил в туннель, а скалы крошились под прикосновением духов. Только теперь, когда они у меня в руке… я верю.
Кеннет кивнул и молча вышел.
Закрыл двери и оперся о них спиною.
– Мы уже можем войти?
Это была та, младшая. Старшая сидела сбоку и смотрела на него исподлобья. Ах да, предложение замужества.
– На вашем месте я бы подождал, пока он не позовет.
– Орнэ сказала…
– Если вы войдете сейчас, хвост может оказаться вашей наименьшей проблемой. Я бы подождал.
Она нахмурилась:
– Но он жив?
Он улыбнулся, решив, что чувство юмора Фургонщиков ему по нраву:
– Пожалуй, впервые за много лет.
Кеннет подмигнул ей, вызвав улыбку, и двинулся к расщелине. Его рота ожидала его по ту сторону.
Хребет отрога был узким и совершенно не проезжим, но у верданно имелись их строители, а те уже доказали, что родились для работы с деревом, камнем и землею. На вершине начали укладывать балки, подпирали их с обеих сторон вертикальными столпами, внизу трамбовали землей и камнями, а все вместе покрывали сотнями досок, частично отодранных от разбираемых фургонов. Подле конструкции работали больше двух тысяч человек, и съезд рос на глазах.