Небо в алмазах

– Вы не знаете, что такое Холливуд. Нет… Не Ленинград, – терпеливо начала разъяснять она, но с таким видом, что вот-вот потеряет это терпение. – А где-нибудь на Заливе. Может, Петергоф. Или Детское… Если нас, конечно, не опередят москвичи. Никому не говорите. Это разбойники с большой дороги. И главарь у них, к сожалению, товарищ Шумяцкий.

«То-то товарищ Горшков ждал нападения из Москвы», – вспомнил Зайцев.

– Что, хотят первыми захватить Петергоф и покрыть его кинофабриками?

– Пф! Не скажете? Вы умеете хранить секреты?

Разговор с болтливой секретаршей Горшкова быстро его измучил. Сил хватило только на кивок.

– Гагры. Крым. Природа им, видите ли, здесь не такая. Климат не нравится. Натура якобы плохая. Они бы и «Музыкальный магазин» себе захватили. Если бы товарищ Горшков не отбился.

Зайцев вспомнил нервную собранность директора: «И по-видимому, битва не завершена». А девицу спросил:

– А чем плохи Гагры? Вы не хотите жить в Крыму?

Она смерила его презрительным взглядом. Нет ничего хуже, чем спросить у ленинградской девушки, даже очень глупой, не хочет ли она жить не в Ленинграде.

– Вы меня отвлекаете, – сухо отрезала она, подхватила глухо звякнувшие шайбы, поволокла в аппаратную.

Через несколько минут по натянутому полотну опять пошел снег.

То ли оттого, что болтовня секретарши его все-таки проняла, то ли просто сбила с настроения, но теперь происходящее на экране и впрямь казалось Зайцеву старомодной чепухой. Грим смешным, движения – обезьяньими, а то, что никто не разговаривает, – дурацким розыгрышем.

На полотне теперь показывали светскую сцену. Фикусы и волосатые пальмы в кадках. Он с блестящими напомаженными волосами хватал за руки ее. Она отворачивалась. А из-за фикусов глядела соперница. Сцена казалась Зайцеву смутно знакомой.

«Не мог же я видеть эту фильму?»

Зайцева отвлек шорох. Шорох бархатной портьеры по сю сторону реальности. Шепот. «Да агент ушел уже». – «Погодите». – «Ушел. Горшковская секретутка сказала… Да не будьте вы такой нервной». – «Вы сошли с ума: вон, кино лучше смотрите». – Хихиканье. «А если из аппаратной увидят?» – «Не увидят». – «А агент точно ушел?.. Ах, не так, постойте, я сама расстегну». – Опять хихиканье.

На экране ломали руки и пучили глаза, замирая в позах – иероглифах отчаяния, – даже не представляя, как скоро превратятся в посмешище.

Как скоро никому до них не будет никакого дела. Как скоро вся их жизнь – исчезнет. Останется только на пленке.

Камера еще не умела двигаться, поэтому Варя сама к ней подошла и встала – тихо, как привидение, как все они. Она гляделась, как в зеркало, подрагивая черными от грима веками. А Зайцев сидел в зазеркалье.

Ему стало грустно. Он глядел на экран и старался не слушать кряхтение на креслах где-то у себя за спиной. Кряхтение, скрип толчками.

Зайцеву казалось, что давно уже глубокая ночь.

Он удивился, когда вышел из просмотрового зала, с киностудии, из проходной – и чуть не ослеп, зажмурился. Был не просто белый день, а солнечный. Редкий. Такой, когда весь Ленинград словно трепещет на ветерке, как вымпел на мачте.

В ушах так и стояла шелуха разговоров. «Господи, сколько же они все болтают». Видимо, кино слишком долго было немым – теперь застоявшаяся энергия должна была хлынуть на экран.

Гулять не хотелось. Зайцев быстро догнал трамвай. Запрыгнул и через полчаса был на Фонтанке.

Вошел и обнаружил, что вестибюль угрозыска пуст. Оба дежурных, видимо, отлучились. Возможно, всего на несколько секунд, набрать кипятка, и Зайцев проверять не стал. Взбежал по гулкой лестнице.

В коридоре тоже было пусто. Это уже было странно. Двери нараспашку. Зайцев прошел здание насквозь. Пересек внутренний двор. Ни души. Ему стало жутко, как во сне. Он толкнул дверь актового зала, куда снесли мебель из комнаты убитой актрисы. Нефедов поднял голову. Он сидел на полу, расставив колени и подперев кулаком лицо. Между ботинок была разложена Варина доска с перламутровыми белыми клетками и переливавшимися сине-зелеными черными. Все выглядело даже уютно, если не считать того, что на Нефедове был противогаз.

Стеклышки посмотрели серьезно, резиновый хобот снова склонился над клетками и фигурками.

– Нефедов, – взмолился Зайцев. – Пожалуйста, не надо.

Человеческого своеобразия сегодня было, пожалуй, уже чересчур.

– Учения химобороны, – спокойно пояснил тот.

– А где все?

– Проверка готовности к мгновенной эвакуации.

– А. А ты чего не эвакуировался?

– А мне как выполняющему секретное задание велели не покидать здание ввиду срочности порученного.

Зайцев узнал манеру речи Коптельцева.

– Вы наденьте маску, товарищ Зайцев, – он кивнул подбородком на маленькую зеленую сумочку, висевшую на рогатой Вариной вешалке. – Положено. Пока сирену отбоя не дадут.

Зайцев покорно расстегнул пуговку, расправил резину и с хлюпаньем натянул мешок на голову. Сел рядом с Нефедовым, точно так же согнув колени.

– Вы где были?

– На кинофабрике.

– Узнали чего интересное?

Голос Нефедова из-под резины звучал глухо. Зайцев махнул рукой: потом. Нефедов посидел, не решаясь возобновить свою одинокую игру. Предложил:

– Сыграть не хотите?