Небо в огне

- Э-э-эй! Чудаки-и-и! Как вас туда занесло-о-о?!

Алексеев подмял голову из травы. Человек в телогрейке и ватных штатах, стоя на пригорке вдалеке, размахивал шапкой.

- Э-эээ-иий! - -панически закричал человек, срывая голос. - Не двигайтесь с места-а-а! Вы на минном по-о-оле!..

У Алексеева встали дыбом волосы. Он замер и огляделся. Ч-черт побери, куда же это действительно их занесло?! Окопы, траншеи. Все перерыто. Валяются снаряды, гильзы, ржавые куски разбитой техники, и в траве, вот - совсем рядом, почти под колесом - подозрительная выпуклость. Пригляделся - мина! Большая, круглая. Противотанковая...

Остались в живых?! Это было чудо из чудес!.. И за это вот "чудо" командир полка снял с Алексеева на три месяца звание гвардейца.

- За что? - попытался уточнить Алексеев. - Ведь если бы я посадил на брюхо...

Командир любил Алексеева и простил ему эту форму пререкания.

- А ты не должен ночью сажать самолет на брюхо: инструкция не велит. Надо прыгать. С парашютом. Зачем же рисковать экипажем?

Алексеев сделал обиженный вид:

- Так, товарищ командир, высоты же не было! : - Вот тогда на брюхо! На, почитай инструкцию. - И подал книжечку в зеленом переплете. Анатолий отдернул руку.

- Бери, бери, не стесняйся! - сказал командир. - И вообще запомни: надоело мне с тобой возиться. Еще раз сядешь на колеса - отстраню от полетов. Будешь нести аэродромную службу. Понял? Иди.

Алексеей понял. Он знал командира: если сказал, то сделает. И командир знал Алексеева. Постращав его так, он усмехнулся про себя: до чего ж разные бывают люди! Для одного - отстранение от боевых полетов - нет страшнее наказания! А для другого... Вот Федосов, например, старый летчик, капитан. Полк воюет, а он в общежитии на койке валяется. Все у него с моторами не ладится. Как ни полетит - возвращается: упало давление масла! Техники к фильтрам: металлическая стружка! Надо мотор менять. И меняют. Уже четыре заменили.

Все здесь, конечно, ясно: взлетает с форсажем, гоняет моторы почем зря на максимальных оборотах. Не выдерживают двигатели, перегружаются, перегреваются и, глядишь, задрался коленвал в подшипниках - скоблит стружку. Запрыгала стрелка масляного манометра, упала до нуля. Надо возвращаться. Возвращается. Поймать бы, да как?

...Экипаж Алексеева готовится к вылету. Обходя самолет, Анатолий ласково с ним разговаривает:

- Ну, что ж, дорогой, сколько раз ты садился черт знает где? Семь? А не много ли, а? Может, хватит? - Потом, подбоченившись, сказал строго: - Заруби себе на носу: больше на колеса сажать не буду! Хватит. Дядя Коля не велит. Ишь - повадился!..

И в это время кто-то за спиной:

- Здравствуйте, орлы! Алексеев резво повернулся:

- Здравствуйте, товарищ гвардии майор!

- Как дела?

- Хорошо, товарищ комиссар!

Комиссар полка, Иван Васильевич Клименко, невысокого роста, плотный, проведя ладонью по иссиня-черным волнистым волосам, сказал с усмешкой:

- Что-то тебе, Алексеев, не везет за последнее время. Все подбивают, и все садишься где попало? Алексеев искренне удивился.

- Как не везет, товарищ комиссар?! Наоборот, сколько сажусь, - и ничего!

- Плюнь! - смеясь, сказал комиссар. - Три раза. Через левое плечо, и не хвастайся - я с тобой полечу!

Полетели. Комиссар вторым, в штурманской кабине. Цель - Севастопольский порт. Там стоят фашистские боевые корабли. Цель точечная, и поэтому было задано два захода. Трудное дело! Алексеев по опыту знал: зенитчики-моряки стреляют метко. Может быть, у них техника была лучше, со стационарными средствами радионаводки? Он ничего хорошего от них не ожидал. Но и не трусил. Привык. И не то что привык, а просто, это хождение рядом с опасностью, через буйное пламя огня, и риск, Риск, риск - стало уже нужно ему. И совсем не потому, что он не мог обойтись без этих острых эмоций и жаждал войны и крови, а лишь потому, что был так воспитан, вобрав с молоком матери, с наставлениями отца, с мировоззрением окружающей среды, в пионерии и комсомоле - понятие о Родине и чести. И с каждым боевым вылетом, обрушив на головы врагов смертоносный груз возмездия, Алексеев утверждался в собственных глазах как истый комсомолец-патриот. И нужно сказать - это была самая лучшая проверка! Без крика с трибуны, без биения в грудь...

В темноте ночи еще издали были видны синие метелки лучей прожекторов, грязновато-красные вспышки разрывов зенитных снарядов и взрывы бомб.

Подойдя ближе, Алексеев определил боевой курс и повел машину прямо на снопы прожекторов. Внизу, в их кольце, была цель.

Щелкнуло в наушниках, и штурман Артемов оказал каким-то виноватым голосом:

- Майор предлагает отбомбиться сразу - как?

- Нет, - сказал Алексеев. - Нельзя. Цель точечная. Будем делать два захода, как положено.

- Ладно...

Беснуются прожектора, беснуются зенитки. Рвутся снаряды, и от них остаются черные сгустки дымов. Самолет, держа курс, то и дело влетает в них, и в эти тысячные доли секунды екает сердце, потому что в скоростном набеге трудно разобраться - дым ли это или мчащийся навстречу самолет...