Небо в огне

- Ду-ду-ду-ду! - солидно затукал наш крупнокалиберный пулемет. Вниз, вдоль луча, долетели огненные точечки. Луч, словно обжегшись, отскочил в сторону да так и замер.

- Чуть-чуть правей! - командует штурман. - Так, хорошо. Залп!

Машина вздрагивает. Все, можно отходить. Штурман закрывает люки, будничным голосом задает обратный курс. Нам нужно спешить - у нас мало горючего.

Бросаю прощальный взгляд на Будапешт. Город уже кое-где пригасил огни. Разом проваливаются в темноту отдельные районы. В потемневшее небо тут и там летят редкие снаряды. Стреляют плохо, наугад. Падают бомбы - тоже не густо. Мы сосчитали шесть самолетов. Наш - седьмой. Мало. А что было бы, если б не гроза над Карпатами?

В тот же час радио столицы Венгрии оповестило мир:

"Самолеты неизвестной принадлежности бомбят Будапешт". И только утром, прочитав листовки, сконфуженно дало поправку:

"Ночью четвертого сентября советские самолеты бомбили Будапешт..."

Советские?! Не может быть! Откуда?

Какая была погода над целью?

Возвращение было томительно долгим. Болела душа: а хватит ли горючего? Меры по экономии приняты все, и даже больше, чем надо; я обеднил смесь почти до предела. Глушитель левого мотора светится бледно-розовым цветом. То и дело оправляюсь у штурмана:

- Как правый глушитель?

- Чуть темнее левого.

- Та-а-ак. Добавим еще немного воздуха!

Евсеев беспокоится:

- А клапана не сожжешь?

- - Что ж поделаешь, - -вздыхаю я. - Бог не выдаст, свинья не съест. Иначе не доберемся.

Летим.. Вернее - висим в какой-то полупрозрачной облачной мути. Высота восемь тысяч метров. Моторы гудят, гудят. Мучительно хочется спать. Стынут ноги и руки. Болят раковины ушей. Болит все тело. Я то и дело меняю положение в кресле. Не помогает. Усталость, усталость, усталость. Все это принимается безропотно, как должное. На то я дальний полет! Но вообще-то хорошо бы встряхнуться. Например, чего-нибудь испугаться. Или рассердиться. Но все спокойно. Ночь.

Чуть сереет небо. Рассвет. Я беспокойно ерзаю в кресле: "Где мы находимся? Как бы не встретиться с истребителями".

Евсеев, конечно, опит. Он это умеет делать "незаметно и классически": уткнется локтями в коленки, подопрет подбородок ладонями и опит. Сзади смотреть - сидит прямо, бодрствует, а на самом-то деле находится в объятиях Морфея.

Дрожащим от зависти голосом хрипло произношу:

- Где мы? Скоро ли линия фронта? Штурман словно от удара в челюсть, вскидывает голову:

- А? Что? Линия фронта?..

Начинаю сердиться и сразу же чувствую, как меня покидает усталость.

- Да. Далеко ли линяя фронта? Евсеев для вида заглядывает в иллюминатор и, ткнув пальцем в планшетку, изрекает:

- Недалече...

Я подпрыгиваю в кресле. И это ответ штурмана? "Недалече".

- Что значит недалече? - кричу я. - А точнее?

Евсеев, ворча себе что-то под нос, снова проделывает ту же процедуру с иллюминатором и планшетом и, стараясь придать своему голосу как можно больше убедительности, докладывает:

- Под нами... Жиздра. Через восемь минут - линия франта.

Ну врет же! Нахально врет! У меня раздуваются ноздри. Сон как рукой сняло. И усталости нет, и боли в ушах.

"Значит, врать?! - кипячусь я. - Ну, погоди ж ты, я тебя проучу!"

Спрашиваю въедливо:

- Так уж ровно через восемь?

- Ну, не через восемь, так через восемь с (половиной или через девять...

- Угу! - только и Мог я оказать от возмущения. - Засекаю.

Штурман обиженно шмыгнул носом:

- Засекай...

Восемь минут душевного кипения.

Уже совсем рассвело, и, если мы все еще болтаемся в расположении врага, встречи с истребителями нам не миновать. А замки наших пулеметов смерзлись. Мороз - 30 градусов.

Ревниво слежу за стрелкой секундомера, завершающей последний круг. Стоп! Конец. Включаю переговорное устройство:

- Восемь минут прошло. Можно снижаться? Евсеев опасливо заглядывает в иллюминатор.

- Н-нет, - неуверенно бормочет он. - Подожди еще чуток... На всякий случай.

"Чуток, на всякий случай. Эх, Евсеев, Евсеев!" Наклоняюсь, чтобы достать карту, и в то же время пытливо всматриваюсь вниз. Земля просматривается хорошо, только выглядит все уж что-то очень мелко. Ах да! Ведь у нас высота восемь километров.

- Ну что, можно? - спрашиваю опять.

- Еще чуток подожди.

Жду...

Леса, квадраты полей, населенные пункты. Река. Большой, в несколько пролетов железнодорожный мост. Что-то знакомое почудилось. Я еще не успел осознать - что, как острая догадка пронзила мозг. Не может быть! Вглядываюсь точно - наш аэродром! А рядом - хорошо охраняемый крупнокалиберной зенитной артиллерией железнодорожный мост...

От неожиданности теряю дар речи. При нашей высоте нас запросто могут принять за фашистского разведчика, прилетевшего, в порядке военной хитрости, на советском трофейном самолете. Еще две-три минуты, и мы могли бы попасть в неприятное положение. Слева мост и зенитки, справа - запретная зона и опять зенитки. Уж, наверное, мы у них сейчас на прицеле...

Торопливо, рывком убираю обороты моторам, закрываю наглухо систему охлаждения и резко кладу машину в глубокую нисходящую спираль. Самолет камнем валится вниз.

Евсеев схватился за живот:

- Ой!..