Небо в огне. Штурмовик из будущего

Люди умерли быстро, даже не успев толком понять, что за чудовище набросилось на них. Разве что первый номер расчета разглядел нечеловеческую морду и страшные клешни, кромсающие его товарищей. И, похоже, подвинулся рассудком, потому что не предпринял никаких попыток сопротивления, когда подошла его очередь.

Было ли их жаль Дивину? Нет. Они пришли на эту землю непрошеными гостями, творили на ней чудовищные злодеяния, а он, так уж случилось, стал на сторону тех, кто защищался. И старался делать для будущей Победы все, что было в его силах.

Из своего теперешнего укрытия сержант в который уже раз внимательно осмотрел предполагаемый маршрут движения. До траншей, занимаемых советскими войсками, было рукой подать, но Григорий не спешил. Беспокоило его неясное копошение в одной из воронок, лежащих прямо на намеченном им пути. Дивин никак не мог определиться, кто это там колготится — немцы или русские? Даже недавно обретенное ночное зрение не помогало.

Сначала экспат подумал, что там засел советский снайпер. Но за целый день, что прятался под подбитым танком экспат, он не видел, чтобы из воронки раздался хоть один выстрел. И это при том, что немцы нет-нет да и мелькали в своих окопах.

Раненый? Все возможно, но опять же чей? Подумав хорошенько, сержант решил попробовать слегка обойти подозрительное место. Дождался ночи и пополз, замирая и утыкаясь лицом в землю, когда над головой вспыхивал мертвенный свет осветительной ракеты, что запускали то и дело и русские и немцы. Пару раз над головой проносились разноцветные трассы пулеметных очередей, но не прицельно, а так, дежурный беспокоящий огонь.

Обогнув по широкой дуге непонятную воронку, Григорий изготовился для последнего рывка. Он уже слышал какие-то звуки в советской траншее: чьи-то шаги, отголосок тихого разговора. Хотя, может, просто померещилось? Вот шорох со стороны той самой воронки экспат уловил гораздо отчетливее. Замер, прислушиваясь. А ведь точно, ползет оттуда кто-то. Причем к нему, сомнений быть не может. Осторожно, стараясь не шуметь и не выдать своего положения, Дивин развернулся лицом на звук. Скривился недовольно, поняв, что использовать пистолет нельзя — привлечет к себе с обеих сторон сразу столько внимания, что и те и другие с удовольствием нашпигуют его свинцом по самые брови.

И что прикажете делать? А, была не была! Мысленно плюнув на собственный запрет, экспат уже привычным движением превратил кисти рук в смертоносное оружие. А в следующий миг, когда шорох приблизился к нему вплотную, едва удержался, чтобы не перекусить клешней маленькое тельце дрожащего чумазого котенка. Малыш уже даже не мяукал, а только безостановочно трясся, тыкаясь в сержанта мокрым носиком.

— Ты откуда такой здесь взялся? — Григорий быстро перекинулся обратно, лег на спину и осторожно взял котенка в руки. — Дурашка, как же ты туда забрел? Ну не бойся, не обижу. Погоди, давай-ка я тебя за пазуху суну, там тебе уютнее будет.

— Ишь какой заботливый выискался! — раздался вдруг у самого уха насмешливый шепот. — Пойдем, поглядим, что ты за птица. И не вздумай дергаться! — ствол автомата больно уперся в бок, но сержант не обиделся. Дошел!

— Я свой, братцы, летчик! Меня фрицы неподалеку сбили, — торопливо проговорил он.

— Но-но, поговори мне еще, — пригрозил невидимый боец. — Ползи давай в траншею, а там разберемся, какой ты летчик-налетчик!

Экспат решил не нервировать дозорного и проворно помчался на четвереньках к брустверу, стараясь только не раздавить ненароком бедолагу-котенка, доверчиво свернувшегося в клубочек у него на груди.

* * *

Сотрудник особого отдела, что проводил спецпроверку, молоденький младший политрук с опухшей щекой, встретил Григория нормально. В измене Родине с порога не обвинял, рукоприкладством не занимался, подписывать ложные показания не заставлял. Спросил анкетные данные, уточнил, когда и при каких обстоятельствах сбили самолет Дивина, мельком поинтересовался, может ли кто-нибудь подтвердить его слова. А потом стал обстоятельно читать показания сержанта с подробным описанием его пребывания на оккупированной территории, задавая время от времени уточняющие вопросы.

Экспат, правда, все время ожидал какого-то подвоха и потому был настороже, взвешивал каждое свое слово. Можно сказать, что подозрительное отношение к особистам было у него в крови еще с времен общения с имперскими контрразведчиками.

Особист, по-видимому, обратил на это внимание. В какой-то момент он отложил в сторону листки с показаниями Григория и «вечную» ручку, положил на стол ладони и недовольно поинтересовался: