Небо в огне. Штурмовик из будущего

— Вот зараза, — негодовал капитан. — Язык как помело — несет всякую дрянь! Это ж надо такое придумать, а? У меня дядька в Гражданскую у Буденного в Первой Конной воевал, золотопогонников рубил. А я, выходит, теперь эти самые погоны нацеплю? А колхозы? Да как язык у него только повернулся!

— Не кипятись раньше времени, Леша, — мягко посоветовал ему экспат. — Что ты, Прорву не знаешь — все его басни нужно делить на шестнадцать. Ты мне скажи лучше, мы Новый год праздновать в эскадрилье будем или всем полком в столовой?

— Чего? — непонимающе уставился на него комэск. — Да отстань ты от меня с этим Новым годом! — он раздраженно махнул рукой, вскочил на ноги, накинул на плечи куртку и вышел на улицу, доставая на ходу папиросу.

Григорий проводил друга долгим взглядом. Подумаешь, погоны, что в них такого особенного? Нет, лично ему очень даже нравилась нынешняя форма с петлицами — был в ней какой-то неуловимый шик. Особенно в парадной. Но погоны тоже должны были смотреться как минимум не хуже.

— Да, морда? — спросил Дивин у кота и потрепал его по загривку. Шварц недовольно зыркнул на него, вырвался, спрыгнул на пол и, подумав немного, направился к миске с водой.

— Слыхал, капитана Шумилкина на «У-2» привезли, — подсел к нему Валера Катункин. Командира первой эскадрильи несколько дней назад подбили «мессеры», и он сел на вынужденную на аэродроме подскока истребителей. К нему туда отправились техники в надежде подлатать «Ил», но, судя по всему, сделать это не получилось.

— Ага, — вяло отозвался Дивин. — Сходить, что ли, к синоптикам, поинтересоваться, когда зима над нами смилостивится? Надоело до чертиков без дела прохлаждаться.

Но нелетная погода упрямо держала свои позиции еще два дня. А тридцать первого — прямо в канун Нового года — облака неожиданно разошлись, и летчики вместо подготовки праздничного ужина спешно стали готовиться к вылету. Командование требовало в срочном порядке ударить по засевшим в Великих Луках фрицам. Ходили слухи, что кто-то из больших генералов самонадеянно пообещал лично товарищу Сталину, что город очистят от врага еще в 1942 году. Поторопились, бывает. Немецкий гарнизон, численностью около четырех тысяч человек, категорически был не согласен с такой постановкой вопроса и отчаянно сопротивлялся.

Вылетели всем полком. Точнее, тем десятком с небольшим «Илов», что оставались еще в строю. Вражеских истребителей, что удивительно, в воздухе не было. Равно как и зениток на земле. Впрочем, если исходить из того, как сильно пострадал город во время боев — почти все здания превратились в руины, — может быть, их у осажденных уже попросту не осталось? Нет, работали, конечно, несколько «эрликонов», но их практически сразу заставили замолчать.

Тем более, что над Великими Луками оказалось видимо-невидимо наших самолетов. Одних только «Ил-2» и «пешек» Григорий с огромным удивлением насчитал не меньше сотни. Да, кто-то явно не желал прослыть в глазах товарища Сталина болтуном. Но обратной стороной этой кутерьмы оказалась полнейшая неразбериха. Эфир традиционно забили наглухо, пехота указывала цели как придется, фрицы, не будь дураками, тоже вовсю палили разноцветными ракетами в разные стороны, усиливая хаос.

В итоге отбомбились всей оравой едва ли не по одной-единственной улице, разнеся ее в щепки. Дивин больше всего опасался, что они ударят по своим. Но вроде обошлось. На аэродром вернулись без потерь. Все ждали, что поступит команда на повторный вылет, но почему-то этого не случилось. Поэтому, прождав в блиндаже около аэродрома до темноты, летчики, получив отмашку от комполка, дружно направились в столовую.

Идущие первыми открыли дверь и оторопели от удивления: посреди ярко освещенного помещения красовалась пушистая елочка, украшенная разноцветными флажками, серпантином и самодельными игрушками. Столы накрыты праздничными скатертями, заставлены многочисленными блюдами, графинами и кувшинами с соками и морсами. На стенах развешаны огромные плакаты: «Гитлеру — капут!», «Враг будет разбит!» и, разумеется, праздничное «С Новым годом!».

Официантки, празднично одетые, веселые, встречали у входа, приглашали проходить внутрь. А на всех вдруг напала странная боязнь. Летчики и техники жались на пороге, не решаясь ступать по надраенному до блеска полу. Всем было ужасно стыдно за свой, мягко говоря, непрезентабельный внешний вид: поношенные комбинезоны, замасленные куртки и грязные валенки и унты.

— Чего столпились? — недовольно поинтересовался Хромов, подошедший к столовой в компании Багдасаряна, Зотова и Карпухина. — А ну, дайте пройти! — Пилоты торопливо расступились перед командирами, майор зашел в столовую и… — Вот это да! — невольно вырвалось у него. — Ты посмотри, комиссар, какой нам праздник сорганизовали? Молодцы! Не то что вы, мокрые курицы! — с насмешкой повернулся Хромов к летчикам. — Опозорили меня, дармоеды.

— Перестань, Николай Дмитриевич, — вмешался Багдасарян. — Люди ведь не с гулянки пришли, а с боевого задания. И стыдиться им нечего. Проходите, товарищи!