Небо в огне. Штурмовик из будущего

Нет, сначала все развивалось, как и наметил для себя экспат: посидел за столом, немного выпил, закусил, пригласил на танец Таю. Потом опять пригласил. И снова. Затем, когда народ стал расходиться, проводил до землянки, там еще постояли, поговорили. Но дальше… смелости хотя бы попробовать поцеловать девушку отчего-то не нашлось. Поэтому, пребывая в полнейшем расстройстве и кляня себя за нерешительность, Дивин притопал в свой блиндаж мрачнее тучи. А там, оказывается, продолжали отмечать Новый год в более тесном кругу.

Последнее, что он запомнил отчетливо, — это раскрасневшийся, улыбающийся Прорва, который жестом фокусника ставит на стол здоровенную бутыль с какой-то подозрительной мутной жидкостью. А все почему-то радостно кричат и хвалят его. И самое интересное, что и он, Григорий, делает то же самое наравне с другими!

Лучше бы он пристрелил тогда Рыжкова! Ведь отравил, паскуда, как есть отравил. Чем еще можно объяснить столь плачевное самочувствие? Никогда раньше ничего подобного не испытывал. Впрочем, он ведь толком в жизни и не пробовал пить всерьез, что называется, по-взрослому. Хотя… а где ему было пробовать? Родители и немногочисленные друзья к спиртному относились весьма прохладно, если не сказать больше, а в училище за подобные увлечения можно было запросто вылететь на улицу с волчьим билетом.

Нет, разумеется, кое-кто из сокурсников все равно стремился правдами и неправдами вкусить запретный плод, но, так уж сложилось с самых первых дней, как только он надел курсантскую форму, что между ним и другими людьми пролегла невидимая глазу дистанция. Не то чтобы явная вражда, но, определенно, некое отчуждение. В лицо никто ничего такого не говорил, за спиной не шептался, но и на близкий контакт не шел. Так, словно между экспатом и остальными есть прозрачная, но очень крепкая стена.

— Вот скотина, когда ж ты уберешься? — прервал мысленный экскурс в прошлое Григория страдальческий полухрип-полустон Малахова. Экспат заставил себя приоткрыть один глаз и с трудом сфокусировался на комэске. Выглядел капитан будто зомби из малобюджетной ленты — с неровным, плохо наложенным гримом, излишней чернотой под глазами и нарочито взъерошенными волосами.

— Вот-вот, — слабо отозвался Дивин. — Надоел до смерти.

— Да я про тебя! — поверг его в изумление друг. — Тебе давным-давно пора на дивизионную конференцию собираться, какого хрена ты еще валяешься? Хватай в охапку хрен да шапку и чеши отсюда!

Твою в качель! Нет, только не это! Как он мог забыть, что Хромов в самом начале праздничного ужина командировал его на дивизионную летно-тактическую конференцию. Тогда это показалось Григорию отличной новостью. А вот сейчас…

— Леша, пристрели меня!

Но лететь все же пришлось. Правда, Дивин сначала самым позорным образом проблевался за блиндажом, потом с трудом, переборов новые рвотные позывы, выхлебал куриного бульона, который приготовила ему какая-то сердобольная повариха, напился крепкого чая и… нет, окончательно в себя экспат, разумеется, не пришел. Но, как сказал Зотов, пришедший отдать ему кое-какие документы для штаба дивизии, самая яркая зелень с лица сошла. При этом начштаба неодобрительно качал головой и всем своим видом ясно давал понять, что, будь его воля, лейтенант отправился бы не на конференцию, а на губу. Впрочем, тогда, наверное, пришлось бы подыскать помещение побольше, потому что практически все летчики и техники, что попадались Дивину, выглядели в это утро не лучше.

Благоразумно умолчав о своих мыслях, Григорий решил не испытывать судьбу и по-быстрому залез в кабину разгонного «У-2», в котором его уже ждал пилот. За время полета Дивину, как ни странно, полегчало. То ли продышался, то ли бульон и чай сделали свое дело. Так что, когда трудяга-«кукурузник» зарулил на стоянку главного аэродрома дивизии, лейтенант чувствовал себя вполне удовлетворительно. А еще в кои-то веки радовался, что последствия тяжкого похмелья замаскированы ожогами.

Конференция проходила в здании сельского клуба. После того как советские войска освободили эти места и в селе разместился штаб, бойцы БАО подремонтировали как смогли несколько домов для нужд командиров. В том числе и это здание.

Летчики со всех полков собрались в актовом зале, украшенном плакатами, кумачовыми флагами и еловыми ветками. Было немного холодно, но экспат подозревал, что совсем скоро ситуация изменится и, наоборот, люди начнут жаловаться на жару и духоту. За столом, установленным на сцене, сидели командир дивизии подполковник Чижов и еще несколько командиров и политработников, которых экспат не мог вспомнить, как ни старался.