Небо в Океане

Сплошь глухие холодные стены.

Мне тебя бы пустить по венам,

Мне тебя бы вернуть домой…

Богдан неспешно вел меня в танце, рядом кружились еще несколько парочек (я даже успела заметить Тину с Киром), а я до боли кусала губы, чтобы не расплакаться.

Я знала, что Паша написал эту песню, и знала, кому она посвящена. Но сейчас, все слова из нее принадлежали Саше. И пел он о нас…

Упадет осколок гранита,

Видишь? Наши стены разбиты!

Слышишь? Нам пути все открыты!

Возвращайся скорей домой…

Слезы всё же появились на ресницах, дрогнули и скатились вниз горячими дорожками. А в голове снова засел вопрос, что мучил меня эти два дня: «Почему он не рассказал тогда?»

Правда, всего лишь правда, а как бы много она могла изменить…

Обратятся в прах километры,

Слышишь? Это шепчет нам ветер!

Видишь? Я разбил наши клети!

Только ты вдруг стала чужой…

— Ты в порядке? — видимо Богдан все же заметил влагу на своей рубашке. Хорошо хоть макияж водостойкий.

— Да, все в порядке, — тихо ответила я, и, уткнувшись в плечо парня, прикрыла глаза, в попытке успокоится.

Музыка тут же заискрилась под веками, потекла образами, и мне на короткий миг показалось, что я вернулась на четыре года назад. На месте квартета играет группа с причудливым названием «Меридианы», а вместо рук жениха, талию уверенно сжимают другие руки — теплые и такие привычные…родные.

От меня до нее —

Бесконечная пропасть молчаний,

Мне б сказать ей, почти нечаянно,

Прошептать ей в губы отчаянно:

«Я люблю тебя, я всё еще твой…»

— Я люблю тебя, — шепчет мне жених на ухо.

— Я люблю тебя, — поет Саша со сцены.

— Я люблю тебя, — отвечаю я, не зная кому…

***

Цепочка с кулоном жгла руку холодом, сердце барабанило в груди, а я все бежала и бежала, не видя перед собой дороги.

Куда? Зачем? Я не знала. Просто если бы я хоть на мгновение осталась в том зале, где были они, то точно бы сошла с ума…

— Осторожней, — меня придержали руками за плечи.

— Извини, — посмотрела на возвышающегося над собой Данила.

— Все в порядке? — спросил парень, вглядываясь в мое лицо. В темноте его глаза влажно поблескивали и казались чернее ночи.

— Песня дурацкая, — сказала почти правду, сама себе удивляясь.

— Ясно, — хмыкнул парень, разжимая руки.

— А ты? — оглядываясь по сторонам, спросила я. — Почему не со всеми?

— Песня дурацкая, — ответил моими же словами парень, усаживаясь на лавочку неподалеку. — Присядешь?

«И как я сюда забрела?» — по новой оглянулась, осматривая небольшой скверик, что примыкал к ресторану.

Зеленый газон, аккуратно подстриженные кусты и карликовые деревья и площадка с видом на кипящее море, которое сегодня, казалось, ожило, превратившись в мифическое существо…

— Наверное, будет шторм, — протянула я, усаживаясь на лавочку рядом с Данилом.

В животе неприятным комом осела неловкость. Несмотря на то, что Данил был лучшим другом Богдана, общались мы с ним редко, ограничиваясь дежурными «привет» и «как дела».

— Ага, — немногословно ответил парень, увеличивая противный комок внутри меня.

«И о чем с ним говорить?» — кулон неприятно резанул ладонь, как напоминание о своем дарителе, которого я бросила в ресторане, но я быстро задвинула эти мысли на задний план.

— Это была любимая песня Саши, — подал голос Данил, заставив меня напрячься, и, видимо, поняв это, с грустью уточнил: — Сестры.

Образ голубоглазого музыканта сменился другим — девушка, красивая, в воздушном платье персикового цвета и тугими спиралями пшеничных волос, что водопадом рассыпались по плечам, её губы чуть тронуты малиновым блеском, кажутся необычайно яркими на фоне снежно-белой кожи, а ресницы даже без туши выглядят необыкновенно длинными. Меня поразила её красота с первого взгляда — тонкая, хрупкая, как у фарфоровых куколок, которых многие коллекционеры хранят в коробках, боясь разбить. Вот только Саша лежала не в коробке, а в гробу. И разбила она себя сама…

— Как родители? — хотелось еще спросить и как он, но я не стала. Данил до сих пор был непривычно замкнут и отчужден, и это говорило само за себя…

— Держатся, — выдохнул парень, задрав голову к небу.

— Понятно, — ответила, не зная, что еще добавить.

Вновь повисла пауза… Но тишина больше не казалась давящей. Будто сжалившись над нами, она решила ослабить свои путы, чтобы мы тут окончательно не задохнулись от недосказанности и смущения.

Данил все молчал, разглядывая звёздное небо, а я думала, как человек может решиться на такой поступок, как смерть? Что должно было такого произойти, чтобы красивая, семнадцатилетняя девчонка, в которой души не чаяли окружающие, решила покончить собой?

Невольно вспомнилась Снежана…