Небо в Океане

— За дорогой лучше следите! — нагрубила в ответ Руднева, не хватало еще, чтобы её какие-то замухрыги жалели!

— Слежу, — буркнул водитель и еле слышно добавил: — Вот так и проявляй милосердие…

— Если вам так хочется проявить милосердие, тогда не берите с меня денег! — всё же услышала таксиста Валька.

Мужчина после такого благоразумно замолчал, продолжая крутить баранку. А Руднева вновь изучала небо, стараясь не думать об обжигающих поцелуях и ласках, следы которых все еще хранило её тело. Душ принять она не успела — слишком спешила…

Тина сбежала. Отступила. Капитулировала. Позволив, впервые за свою жизнь, собственным страхам руководить ей. Одна лишь мысль, о том, что ей придется вытерпеть утреннее прощание и наблюдать за тем, как он уезжает, доводила до мелкой дрожи в пальцах и горячей влаги в глазах. А еще была эта бесящая надежда, что у них все может получиться… Но, как бы Вальке не хотелось поверить в розовую мечту со счастливым концом, своим расчетливым умом она понимала, что вместе с Киром ей не быть. И причина вовсе не в их характерах, или же детских обидах. Они смогли разрушить эти стены между собой. Однако, оставались другие, более крепкие и высокие…

Сколько бы Тина не называла Кирилла нищебродом, это не меняло того, что парень был звездой. И не просто звездой, а членом одной из самых популярных групп на просторах СНГ. И этот факт, как ни странно, становился той самой стеной, что делила мир надвое: первый — освещенный светом солнца, второй — софитов.

Совершенно разные и чужие. Которым не суждено стать одним целым.

— Приехали, — отвлек от раздумий Рудневу голос таксиста, а две минуты спустя она уже стояла перед собственным домом.

Слезы по новой потекли по щекам, оставляя соленый привкус на губах. Такой же, как и у их последнего поцелуя…

***

Она наскоро написала прощальную записку, что возводила еще одну стену между ними. И, аккуратно опустив ту на прикроватную тумбочку, еще раз посмотрела на спящего парня. Те же веснушки, шрам, губы…но совершенно другое лицо. Более родное что ли…Любимое.

От этой мысли Тина протяжно выдохнула и, поддавшись чувствам, присела на край кровати. Пальцы знакомо погладили скулу, а губы призрачным прикосновением коснулись его губ.

— Береги себя, нищебродина, — шепнула на прощание Валька, и, не позволяя себе ни на секунду усомниться в верности решения, выскользнула за дверь, оставляя после себя только жалкий клочок бумаги и привкус моря на коралловых губах. Свое сердце — как бы то не протестовало — Тина уносила вместе с собой.

Впрочем, ему и её любви будет достаточно…

Глава 18

Солнце робко заглянуло в комнату, скользнуло яркими лучами по персиковым стенам, отразилось бликами на зеркальном полотне шкафа-купе, поиграло с хрустальными кисточками на торшере и запуталось в длинных сетях темных волос, что творческом беспорядке разметались по белоснежному облаку одеяла.

Рита спала на боку, мило сложив ладошки под щекой. Её губы были чуть приоткрыты, а ресницы дрожали от беспокойных снов, заставляя его сердце всякий раз замирать от этого трепета.

«Что же тебе снится?» — мысленно обратился Богдан к невесте, вглядываясь в её умиротворенное лицо. Изгиб бровей, складочка возле губы, еле заметная морщинка на лбу — он успел изучить каждую черточку на её лице, каждую веснушку. И даже знал интервалы между вдохом и выдохом её легких. Эта ночь для Богдана стала бесконечно длинной и жутко темной. В такие ночи сбываются сказки, а еще воплощаются страхи…

Страх потери, страх предательства, страх правды. Они обступили Разумовского со всех сторон, желая полакомиться чужими эмоциями, только вот не учли одного — сердца, покрытого коркой льда.

«Варенье — отдельно, мухи — отдельно», — любил повторять про себя Разумовский, используя холодный расчет там, где остальные обычно действовали под влиянием эмоций.

Нет, Богдан вовсе не походил на бесчувственного робота. Этот парень, как никто другой, умел развлекаться: клубы, девчонки, походы, и даже экстремальные прыжки с банджи. Богдан умело извлекал из жизни самое яркое, оставляя тусклые краски кому-то другому. В том числе любовь и дружбу. Их Разумовский видел только в одном цвете — черном.

Первой свой цвет поменяла дружба — из чистой, небесной лазури она постепенно начала сереть, пока в эту ночь окончательно не окрасилась в угольно-черный…

Богдан всегда чувствовал себя особенным, не таким как другие и, если, будучи взрослым, он видел это в умении добиваться того, что желает, то в детстве все обстояло немного иначе.

Очки в громоздкой роговой оправе, лишний вес и абсолютное отсутствие слуха. «Жиртрест», «Тортилла», — за первые два пункта от одноклассников и «бездарь» — за последнее от родной матери, первой примы симфонического оркестра, которая отказывалась мириться с отсутствием таланта у своего сына. Тот факт, что Богдан имел способности к рисованию, никак не прельщал Разумовскую. Сдались ей эти бумажки, когда сын Марковой занял очередное призовое место на городском конкурсе?!