Небо войны

Я пристраиваюсь сзади к ведомому пары «мессеров» и сбиваю его первой очередью. Охваченный пламенем, он пошел вниз. Теперь в моем прицеле ведущий, который тоже не замечает меня и изо всех сил тянется за бомбардировщиком. Огненные трассы, его и моя, подобно двум молниям, сверкнули одновременно. «Мессер», хотя я и попал в него, успевает резким левым разворотом с набором высоты выскользнуть из моего прицела. За ним устремляются Лукашевич и Дьяченко. Все равно не уйдет! А мне надо найти свою тройку СУ-2…

Только я подумал о том, что надо немедленно идти искать мою тройку (я почему-то определил сам для себя, что буду прикрывать ее, она и сейчас казалась мне в самой большой опасности), только восстановилась в моем сознании, озарявшемся за эти несколько минут боя радостями, общая картина положения, определилась, почувствовалась со всей глубиной моя частная задача и я уже собрался рвануть свою машину в намеченном направлении, как вдруг произошло неожиданное. Я услышал удар. Мой самолет словно натолкнулся на воздушный вал, и в это же мгновение умолк мотор.

С момента взлета и до посадки летчик слышит мощный, оглушающий рев мотора своей машины. Все, что видится в воздухе, на земле, все свои действия, самое свое существование в продолжение полета — все он воспринимает вместе с этим почти неизменным, неутихающим гулом. Когда он внезапно прервался, наступившая тишина показалась мне взрывом, какой-то страшной, угрожающей безвоздушной пустотой.

Еще мгновение, и мысль заставляет бросить взгляд на землю. Такой момент в моей боевой практике уже был: там, над Прутом, я тоже сразу же подумал, куда мне придется приземлиться. Но там мотор еще некоторое время работал.

А сейчас… Я отчетливо вижу землю. Подо мной широкое, необозримое поле золотой пшеницы. По краям его две дороги. На дорогах клубится пыль, ветер относит ее в сторону. Идут машины, машины…

Все. Конец. Отсюда не удастся выбраться.

И в это мгновение вдруг взревел мотор, самолет рванул вперед. Нет, это был не рев! Это была самая чудесная песня. Гул мотора, его сила звучали музыкой радости. Сколько длилось его молчание, я не знаю. Почему отказал мотор и почему сам заработал — это оставалось пока загадкой. Да я тотчас и забыл о ней. Внимание было сосредоточено на другом. Я увидел, что на большое пшеничное поле, которое я выбрал для своей посадки, опускался СУ-2, тот, кого атаковал «мессер».

«Моя доля досталась им», — подумал я о тех двоих, которые взбивали пыль колесами своего самолета посреди золотистого поля. Им я уже ничем не могу помочь. Вдали я увидел мою тройку СУ-2. Пристраиваясь к ней, вспоминал о тех, что пошли прямо на юг, вдоль Днестра. С ними были МИГ и один И-16, значит там все в порядке. Одного бомбардировщика мы все же не уберегли от «мессершмит-тов». Он на нашей совести и на совести командиров звеньев, рассыпавших строй.

Самолеты Дьяченко и Лукашевича идут рядом, я вижу своих друзей в кабинах, представляю, как сосредоточенны их лица. Нет, когда возвращаешься домой после боя, близость самолета друга по одну и по другую стороны не вызывает чувства связанности.

На обратном маршруте я чувствовал что-то неладное с моим самолетом. Глазами увидеть повреждения я не мог;

они, если есть, могут быть внизу, однако они по-своему напоминали о себе. Когда СУ-2, уже собравшиеся группой, взяли направление на свой аэродром, я повел свою машину на посадку в Котовск.

Только прикоснулся колесами к земле, мой самолет повело вправо. Значит, повреждена правая «нога». Сильно накреняясь, самолет развернулся и остановился посреди аэродрома.

Чужой МИГ, перевалившийся набок, застывший на взлетной дорожке, сразу привлек внимание: подъезжают машины, торопятся сюда люди.

Низко над аэродромом проносятся два МИГа. Узнаю машины Дьяченко и Лукашевича. Помахал им, чтобы летели домой, — они взяли курс на Маяки.

Командир части, увидев меня нераненого, приказывает «убрать с поля» самолет и уезжает. Я тащусь за своим МИГом, взятым на буксир грузовиком, присматриваюсь к повреждениям, пытаюсь установить, что же произошло со мной в воздухе. Становится понятной исключительная, неповторимая, еще одна боевая ситуация.

Осколки зенитного снаряда попали в воздухозаборный коллектор, газы от взрыва всосал мотор и задохнулся на несколько секунд. Да, это было мгновение, а мне оно показалось таким долгим — столько за эти секунды я успел увидеть кругом и вспомнить.

Повреждение было пустяковое — все осколки пошли в колесо шасси, не задев мотора.

Техники с удивлением поглядывали на меня и на мой самолет.

— Да! Повезло же тебе! Видно, ты в рубашке родился.

— Иди отдыхай! Завтра все дырки заделаем, — сказал инженер.

Я пошел на КП и попросил командира части сообщить в наш полк о результатах боевого вылета и о причине моей вынужденной посадки в Котовске. В частности, я хотел доложить, что потерял два СУ-2.

— Один, — поправил меня командир бомбардировочного полка.

— Нет, два, — возразил я. — Сам видел: один, сбитый зениткой, упал, второй сел на пшеничном поле у самых дорог.

— Те, что сели в пшеницу, прилетели, — весело отозвался офицер штаба.