Небо войны

Горючего у нас было в обрез, и мы могли «заняться» только одиночкой. Да и не стоило сейчас тревожить группу. Управиться с ней мы все равно не успеем, а свое появление на этой трассе выдадим противнику. Упавшие в море, конечно, не сообщат о наших «охотниках», а долетевшие до берега всполошат всех!

Атакую «юнкерса» в «живот». От его крыла тянется тоненькая струйка дыма. Я проскакиваю под падающим самолетом, разворачиваюсь и вижу: еще один костер заполыхал над волнами.

Когда мы по возвращении домой проявили пленку фотопулеметов, летчики стали с любопытством рассматривать кадры, запечатлевшие летящих и падающих «юнкерсов». Я немедленно доложил в штаб дивизии о результатах «охоты» на трассе Крым – Одесса.

Речкалов, услыхав о нашем удачном полете, пристал ко мне:

– Хочу слетать. Дай бачки!

– А твои где?

– Ну, это старая песня, – обиделся Речкалов. – Сам же знаешь, выбросил.

– Тогда можно вспомнить мотив поновей. Ты что говорил когда-то в землянке?

– Память у тебя злая!

– Нет, не злая, а строгая, Гриша! Я знал, что бачки нам пригодятся. – И тут же успокоил его: – Подожди немного. Вот слетаю еще несколько раз, уточню маршрут, тогда выпущу и других.

Речкалов отошел. На КП прибежал один из техников:

– Товарищ командир, сапоги прибыли! Но раздают кому попало.

– Как так?

– Штаб дивизии распорядился выдать в первую очередь своим связистам, писарям и машинисткам.

Когда я примчался на склад, новенькие кирзовые сапоги уже пошли по рукам штабистов.

– Грузите на машину! Обуем тех, кто месит грязь на аэродроме. В помещении посидят и в старых.

Новые сапоги получили летчики, техники, механики.

Когда все было роздано, я улетел с Голубевым на море. И на этот раз мы уничтожили немецкий самолет на том же самом месте. Стало ясно – трасса вражеских перелетов проходит именно здесь.

Возвращаясь домой, я строил большие планы: найдем у моря площадку, посадим здесь звено и будем «щелкать» Ю-52.

На аэродроме мне сообщили: звонил командир дивизии и приказал немедленно связаться с ним.

– Почему без разрешения вылетел? – спросил Дзусов, когда я представился ему по телефону.

– Воевать никому не запрещено, товарищ комдив.

– А тебе я запрещаю летать на море.

– Как так запрещаете?

– А вот так. Пусть летают другие.

– Там, над морем, целыми стаями ходят немецкие самолеты.

– Все равно. Одна пуля попадет и… У нас дважды Героев немного.

– Она везде может быть, эта пуля.

– Отставить возражения! Командующий армией тебе запретил… Да, вот еще что: начальник штаба докладывал – партизанишь, орел?!

Догадываюсь – речь идет о сапогах.

– Я ж просил для полка, ребята разутые, а сапоги начали распределять среди штабистов.

– Вот оно что! Ну, тогда правильно сделал. Завтра быть у меня к десяти часам.

– Есть!

Задержавшись как-то на аэродроме, я поздновато возвратился в общежитие. Взрывы смеха задержали меня в прихожей. Сухов рассказывал друзьям историю, которую уже знал весь полк. Она могла стать не веселой, а печальной.

– Ну, поболтали мы с девушками, – рассказывал летчик, – и пошли домой. Подошло время, отбоя.

– Скажи уж, что вам дали отбой!

– Возможно, и так. Потому что мы с Жердевым, прежде чем явиться к ним, выпили для храбрости. Ну вот, бредем мы, шлепая по лужам, а вокруг темно, хоть глаз выколи. Идем, идем и вдруг натыкаемся на проволочную сетку. Что за наваждение? Решили перелезть через нее. Мы же твердо знали, что идем в нужном направлении. Жердев начал взбираться в одном месте, я в другом. Прыгнув на землю, я шагнул вперед и вдруг увидел большие, горящие, как у совы, глаза, а над ними – рога. Подался назад, к изгороди, а глаза и рога – за мной. Вот уже сетка. Я вцепился в нее руками и только стал подтягиваться, как эти самые рога поддали мне под зад. Меня словно катапультой перебросило на другую сторону сетки. Оглянулся и вижу – дикий козел, архар какой-то. Слышу – Жердев кричит: «Костя, тут бизоны!» Бросился ему на помощь. Его тоже взметнуло вверх, и он плюхнулся на землю возле меня…

В общем все обошлось, можно сказать, благополучно. Только у меня и у Жердева оказались распоротыми сзади новенькие галифе. Пришлось попросить девчат зашить эти чертовы прорехи.

– Хороши кавалеры! – послышался голос, показавшийся мне знакомым.

«Березкин!» – обрадовался я.

– Да, дорого обошлось нам свидание, – продолжал Сухов. – Золотые часы Жердева мы еле выкопали – так зубробизон втоптал их в землю… Словом, ты, Славка, заранее запомни все эти тропки.

– Из Березкина я вам не дам сделать такого бродягу, как вы, – перебил я Сухова, входя в комнату.

– Пока не подкреплюсь – безусловно, товарищ командир! – И Слава, все такой же худой и бледный, бодро доложил о прибытии в полк для «дальнейшего прохождения службы».

Потом он не без гордости рассказал, как во время медицинской комиссий вертел рукой, хотя от боли у него искры сыпались из глаз.

Я заметил, что Слава с завистью смотрит на Жердева. Трофимова и Сухова. В полк они прибыли когда-то вместе, а на груди у тех было уже по ордену.

Березкин сказал, что ему давали месячный отпуск, но он отказался и решил сразу же возвратиться в полк.

– Хочешь летать? – спросил я у него.