Читаем Небо войны полностью

Сегодня, готовясь к перелету, я с какой-то глубокой тоской подумал о Марии. Прошло почти четыре месяца, как мы не виделись с ней. Они изменили мою жизнь, привели меня на фронт, принесли мне первые победы в бою, первые огорчения. А где она? Что с ней? Почему не написала мне ни строчки? Неужели все то, что наговорили ей обо мне неприятного, взяло верх над теми хорошими чувствами? Да, все может быть. Ведь и там, где она служит, есть молодые летчики, и там летчики посещают своих больных друзей в вечерние часы, как посещали мы Комосу в тот вечер, когда я познакомился с ней.

Мысли о девушке, о ее отношении ко мне не покидали меня и во время перелета к Поповической. На новом аэродроме базировался неизвестный нам батальон. Чего не бывает на войне! За четыре месяца часть, уехавшая на фронт из Манаса, могла проделать большой путь и оказаться здесь, на Кубани.

Станица утопала в цветущих садах. Ее белые хаты напомнили мне сотни украинских сел, через которые мы отступали летом сорок первого года.

Первый день на новом месте выпал хмурый, с дождиком. Как только облака поднялись, пришел приказ вылететь на патрулирование.

Подбирая группу, я заботился теперь не только о ее составе, но и о расстановке летчиков в группе. От этого будет во многом зависеть успех выполнения поставленной перед нами задачи.

Летим шестеркой. Пару обеспечения ведет Речкалов. Он отличается тем, что быстро улавливает идею каждого боя. И как бы ни складывалась обстановка в воздухе, почти всегда доводит до конца начатую схватку, добивается победы.

Уже в воздухе, на маршруте, слышу по радио:

– Я «Тигр», я «Тигр». В направлении Краснодара идут три девятки «юнкерсов». Прикройте город.

Я ответил командиру дивизии, что приказ принял, и немедленно изменил курс.

Не долетев до Краснодара, увидел ниже нас восьмерку «мессершмиттов». Значит, бомбардировщики еще прибудут. Я с ходу спикировал из-под самых облаков и атаковал одну из вражеских машин. У меня было преимущество в высоте, удар получился внезапным. Вспыхнув, «мессершмитт» пошел вниз. Речкалов сбил второго.

Группа противника рассыпалась и, прижимаясь к земле, бросилась наутек. Паника, известно, никогда не прибавляет силы. Мы начали преследовать врага. Даже мой ведомый, молоденький паренек, с которым я сегодня летел впервые, увязался за «мессершмиттом».

– Атакую, атакую, прикройте, прикройте! – кричал он по радио.

Мне было понятно состояние молодого летчика, впервые участвовавшего в бою. Один из тех, кого мы старательно учили почти целых полгода, кому не раз говорили о выдержке при встрече с противником, сейчас вошел в азарт и проявлял торопливость, желая сбить врага и показать себя перед командиром и товарищами.

– Прикрываю, прикрываю, атакуй! – ответил я спокойно и пошел за ним.

Ведомый не вытерпел и открыл по «мессершмитту» огонь с большой дистанции.

– Спокойней, не торопись стрелять, – поправил я его. – Подойди ближе…

Эти слова он услышал в момент наивысшего напряжения нервов и мысли, когда стремление уничтожить врага и ощущение близкой победы могут затуманить рассудок даже опытного воздушного бойца. Мое напоминание о расчете и точном прицеливании как бы отрезвило молодого летчика. Он спокойнее и увереннее стал сближаться с противником. Новая выпущенная им пулеметная очередь оказалась неотразимой: «мессершмитт» загорелся.

Тут я вспомнил о главной нашей задаче: прикрыть Краснодар, куда рвутся вражеские бомбардировщики. Даю команду, и группа разворачивается к городу. Мой ведомый хорошо держится в строю, уверенно ведет машину. «Молодец!» – говорю ему по радио.

Одна группа «юнкерсов», очевидно, уже успела прорваться к цели: над окраиной города висело облако дыма. В небе кружились наши друзья, истребители из части, которая базировалась на краснодарском аэродроме.

«Где же остальные девятки „юнкерсов“? – подумал я. – Неужели их уже перехватили другие наши истребители?» Вот к нашей шестерке пристроился какой-то самолет. Присмотрелся-это «киттихаук» из полка Дзусова. Знать, нелегкой была схватка с врагом, если он, отбившись от своих, не сумел их найти. Но летчик не торопился домой: пока тянул мотор и действовало оружие, он жаждал драться. Это радовало.

Только я перенес взгляд с «киттихаука» на облака, как заметил группу «мессершмиттов». Форсируя моторы, фашисты догоняли нас. Мы резко развернулись и пошли им навстречу. Атакой снизу, в «живот», я сбил ведущего. Оставляя позади полосу дыма, он пошел к земле. Остальные поспешили нырнуть в облака.

Мы взяли курс на Крымскую. На встречном курсе показалась новая группа «мессершмиттов». И опять завязалась схватка. Их вдвое больше, чем нас. Но уходить нельзя. Надо хоть еще немного продержаться над передним краем. Когда наши пехотинцы видят в воздухе своих истребителей, они чувствуют себя намного уверенней.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное