Небо войны

Капитан, конечно, отрицал, что это его фамилия. Но у немецких разведчиков нашелся альбом фотографий летчиков, среди которых легко можно было узнать характерное, бровастое лицо Лавриненкова. Отпираться дальше было невозможно. На летчика навалились с расспросами о дислокации, о боевых машинах наших полков. Говорить об этом или не говорить — полностью зависело от Лавриненкова, его идейной стойкости, убеждений. Он молчал. Его били. Он молчал.

В простой хате донецкого села, где происходил этот допрос, применялись методы гестаповского застенка. Но они не сломили стойкости летчика-коммуниста. Немцам не оставалось ничего другого, как отправить Лавриненкова в глубокий тыл. Авось там развяжут ему язык ужасы концлагерей и изощренные пытки. Но на всякий случай, чтобы расположить летчика к себе своим обхождением, Лавриненкова и еще одного нашего летчика-штурмовика направили в тыл не этапным порядком, не в товарняке, а в купе пассажирского вагона, за компанию с немецкими офицерами, ехавшими домой в отпуск.

И Лавриненков решил твердо: бежать, обязательно бежать, удача или гибель — все равно. Нужен был только момент. А его можно было выбрать лишь ночью.

Вот и наступила уже последняя ночь. Поезд подходил к Одессе. Конвоиры, поставив на колени и открыв свои набитые бутылками и консервами чемоданы, увлеклись едой. Автоматы отложены в сторону. Лавриненков и штурмовик сделали вид, что крепко спят. Штурмовик все время держался за гимнастерку Лавриненкова, чтобы по первому его движению броситься вместе с ним. Дыхание сдавливалось, прерывалось непреодолимым волнением.

Пировавшие за столиком о чем-то заспорили. Вот они оба наклонились к чемодану, что-то пересчитывая и укладывая.

Настала долгожданная минута. Лавриненков стукнул по чемодану. Все, что было в нем, полетело на конвоиров. Крик в купе. Советские летчики выбросились из вагона на полном ходу поезда. Удар о землю, кувыркание. Выстрелы, вспышки огня, свист пуль. Поезд отправился дальше.

В деревне летчики обменяли все, что было на них и при них, на простую одежду и побрели на восток. Не скоро они, заросшие бородами, в лохмотьях, попали в один из местных партизанских отрядов и стали его бойцами. Через некоторое время их перевезли на самолете через линию фронта, и они возвратились в часть. Здесь должна была начаться проверка заподозренных в таком «легком» бегстве из плена. И она бы, эта проверка, возможно, затянулась надолго, если бы наша армия не освободила Донбасс, в частности и то село, где немецкие разведчики допрашивали Лавриненкова. Старики, ютившиеся в каморке этой хаты, все слышали, что происходило за стеной. Они с восхищением вспоминали молодого бровастого летчика, который «мовчав як камень». К этим свидетельствам присовокупились и данные партизанского отряда, который вышел навстречу нашим частям, и имя Лавриненкова, его подвиг в поединке с немецкими офицерами стали известными всей стране.

Я слушал тогда этот рассказ, смотрел на молчаливого капитана и думал о других летчиках, наших однополчанах, чья судьба затерялась где-то там, за линией фронта. Как они ведут себя? Что делают для того, чтобы приблизить победу над врагом? Чтобы возвратиться в родную семью? Трудно ответить. Но мы на своем пути наверняка разыщем еще не одну такую хату, поляну, дорогу, немецкий концлагерь, которые засвидетельствуют нам верность людей с голубыми петлицами и погонами своему высокому долгу, нашей Родине.

Накануне Нового года полку приказали перебазироваться в село Черниговку на отдых и доукомплектование.

Черниговка… Я помнил ее, раскинувшуюся по балкам и оврагам, которые помогли нам выбраться из окружения.

Я сразу подумал о Марии. Вот здесь и встретимся с ней. Чтобы не расставаться никогда.

Начались сборы. Когда была дана команда на перелет и одна эскадрилья уже поднялась в воздух, мне позвонили из штаба дивизии: срочно явиться к командующему армией. Эта экстренность и неизвестность меня взволновали.

«Наверное, даст нагоняй за переправу», — решил я, выбрав, как всегда, самое худшее. Несколько дней назад немецкие бомбардировщики разрушили одну из наших переправ. Произошло это вечером. Наш локатор вовремя засек приближение группы вражеских самолетов. Я решил выслать на перехват два звена: одно из Аскании-Нова, другое из Дружелюбовки. Но только что возвратившийся из госпиталя Краев отменил мое распоряжение.

— Время позднее, — сказал он. — При посадке могут случиться неприятности.

Я настаивал, но не смог его убедить. И вот результат: переправа пострадала. Теперь командующий, очевидно, заинтересовался этим случаем…

Генерал Хрюкин встретил меня так приветливо, что я сразу же забыл о своих опасениях. Он повел разговор об «охотничьих» полетах над морем.

— Летчики других полков летают пока вхолостую. В чем дело?

— Потому что всякий раз на берег поглядывают. Надо где-то на побережье найти площадку, чтобы иметь возможность летать дальше, чем это делали мы. Очевидно, немцы отодвинули трассу перелетов в глубь моря.

— Это верно, — согласился генерал. — Вот что: поезжай в полк Морозова и помоги им наладить перехват.