Небо войны

С утра до вечера эскадрилья работает теперь в интересах наземных войск, сражающихся с врагом на подступах к Бельцам и Кишиневу. Ходим на штурмовку, ведем воздушные бои, прикрываем мосты через Днестр… Войска отступают, но важные рубежи оставляют только с боями. Авиация тоже чувствует эти рубежи — над каждым из них закипают схватки в воздухе, и на землю, загораясь, падают и наши и немецкие самолеты,

Наши войска оставили Бельцы, и мы покинули летное поле на покатом холме, землянку и щели, вырытые в бурой глине у Сынжереи,

По вечерам, когда солнце уже клонится к закату, каждый день испытываешь какую-то неопределенность: день окончен, но стал ли он твоим?

Кажется, сегодня уже можно снять шлемофон. Можно пораньше добраться до общежития. Вон уже тащится к нам повозка с бутербродами, словно сигнал отбоя. Теперь к стоянкам самолетов привозят нам натуральное молдавское вино и легкую закуску.

Подставив кружку, Фигичев берет другой рукой бутерброд с ветчиной и, поглядывая на меня, с улыбкой предлагает:

— Давай перекусим!

Его тон теплый, дружеский; я даже жалею о том, что произошло между нами. Война требует от нас обоих новых полетов — таких, какие мы уже совершали вместе с Фигичевым. Теперь он и я — командиры звеньев, ходим тройками на штурмовки. Боевая работа требует от нас мужества, дружбы, взаимовыручки.

— Что-то не хочется.

— Давай по кружке, за компанию!

— Давай. Летать уже сегодня не придется.

Но вино мы допить не успели. Над КП взлетели красные ракеты. Дежурный передал, что нам приказано идти на прикрытие Рыбницкого моста через Днестр.

Взлетаем четверкой. Приходим в заданный район. Над Рыбницким мостом спокойно. Очевидно, вражеские бомбардировщики изменили маршрут и направились к другой цели. Барражируя в воздухе, ждем. Но противника все нет и нет. Уже темнеет — надо возвращаться домой.

На полпути к аэродрому замечаем, что выше нас летит Ю-88. Неплохая мишень. Идем на сближение. Фигичев открывает огонь с большой дистанции, но безрезультатно. Тогда я решаю атаковать «юнкерс» снизу, в «живот». Поднырнув под него, подхожу все ближе и ближе. Пора. В этот момент от бомбардировщика ко мне скользнула огненная змейка. Раздался треск. Упругая струя воздуха ударила в лицо, прижала к спинке сиденья. Отвалив в сторону, осматриваю машину. Вижу: козырек кабины разлетелся вдребезги. Надо возвращаться на аэродром. Мой ведомый следует с парой Фигичева, а я лечу домой.

На аэродроме меня встречает техник. Внимательно осмотрев машину, он качает головой и говорит:

— Пуля попала в прицел, прямо в лампочку. Отклонись она сантиметра на два — и не стояли бы вы сейчас передо мной… Много придется поработать, но за ночь, пожалуй, отремонтируем.

Стою и думаю: сам виноват во всем. Увлекся боем и забыл, что у бомбардировщика есть люковая пулеметная установка. А надо было действовать хладнокровно, как говорится, с умом. Подвиг требует не только отваги, но и мысли.

Возвращается Фигичев с двумя ведомыми. Подходит ко мне и, сияя от радости, спрашивает:

— Чего ушел?

Я молча киваю на кабину самолета.

— Э, как тебе досталось, — хмурится он. — А знаешь почему?

— Знаю.

— Не подлезай так близко. Тебе просто повезло. Могло быть хуже.

— Как с «юнкерсом»?

— Не упустили, у Днестра сгорел…

Рано утром, как только мы приехали на аэродром, поступил приказ: Фигичеву вылететь на разведку переправ под Яссами, мне и Лукашевичу прикрывать его от нападения вражеских истребителей.

Уже в то время наши летчики недолюбливали полеты тройкой.

— Разрешите пойти четверкой, — обращаюсь к начальнику штаба полка.

— Штаб дивизии распорядился послать три самолета, — отвечает Никандрыч.

— Тогда лучше парой лететь.

— Прекратите обсуждение приказа!

Все ясно. Надо готовиться к вылету тройкой. А мне уже несколько раз удавалось ходить на задание парой. И хорошо получалось. У пары почти такая же свобода для маневра, как у одиночного самолета. Но этот строй не был тогда узаконен. Более того, он считался несовместимым с требованиями наставлений и инструкций.

Взлетел Фигичев, затем Лукашевич. Я пока на старте. Подбегает полковой врач и протягивает плитку шоколада. Теперь нам дают его каждое утро.

— Да ну их, эти гостинцы! — отмахиваюсь я.

— Бери, пригодятся, — настаивает врач.

Я кладу шоколад в карман реглана, опускаю тормоз и даю полный газ.

И вот мы летим. Фигичев ведет разведку, Лукашевич и я прикрываем его. Под нами — Прут. На земле и в воздухе никаких признаков войны. Значит, на этом участке немецкие и румынские дивизии уже перебрались через реку, и теперь переправа действует только возле крупных опорных пунктов.

Идем на Яссы. Там переправы наверняка сильно прикрываются. Но Фигичев почему-то не учитывает этого. Не заботясь о скрытности, он продолжает лететь вдоль реки. Вражеские зенитчики могут заметить нас с большого расстояния. Так и есть. На подступах к понтонному мосту гитлеровцы встречают нас огнем. Чтобы прорваться через огневой заслон, прижимаемся к реке. Фигичев летит впереди, мы с Лукашевичем чуть сзади, по сторонам.