Небо войны

— О, оказывается, командир-то здесь! А я считал, что и его нет. Вот ситуация: водки много, а пить некому.

Я знал, что Назаров несправедливо таит обиду на меня.

А ведь прошло почти два года с тех пор, когда произошел случай, обозливший его.

По прибытии из школы в полк я был зачислен в его звено. Мы с Мироновым стали его ведомыми. Однажды из-за небрежности командира чуть не произошло столкновение в воздухе. Назарова тогда строго наказали, а к нам назначили другого командира.

Соколов рассказал, как в условиях фронта можно выправить согнутые лопасти винта. Техники, конечно, уже знают опыт Халхин-Гола. У нас два самолета стоят с поврежденными во время приземления винтами. Мне представляется картина, как сейчас на аэродроме в Сынжерее ребята бьют кувалдой по дюралевым лопастям, стараясь, чтобы до утра самолет был в полной боевой исправности. Светлее становится на душе. Если до утра будут устранены повреждения на машинах Селиверстова и Дьяченко, если группа Фигичева сидит где-то недалеко отсюда, то завтра нам будет на чем работать.

Я снова отправился на аэродром звонить по телефону. Когда связался со штабом дивизии, неожиданно попал на командира.

— Кто это? — спросил он.

— Старший лейтенант Покрышкин.

— Покрышкин? Где твоя эскадрилья?!

Попробовал объяснить все по порядку, но сразу почувствовал, что комдив вложил иной смысл в свой вопрос. Он дал понять, что вся вина за случившееся лежит на мне.

В полночь возвращаюсь с аэродрома один. Тишина… Подышать бы чудесным безмолвием, которого так не хватает днем. Но мысли о завтрашнем дне заставляют забыть обо всем.

Пробираюсь к своей койке, укладываюсь, думаю о Фигичеве. Неужели он сделал это нарочно, подогретый завистью ко мне? По летному стажу он старше меня, а эскадрильей поручили командовать мне. Потом вспоминается приказ комдива о вылете в грозу.

За окном успокаивающая тишина, лицо приятно обвевает свежее, прохладное дыхание ночи. Друзья сладко похрапывают.

…На следующее утро наш «законный» командир Соколов стал принимать эскадрилью. Я рассказал ему о положении дел, о боевых успехах живых и о мужестве погибших. Беседуя, мы посматривали на небо: не летит ли звено Фигичева? Нам уже сообщили, что оно приземлилось на аэродроме в Котовске.

Неожиданно меня вызвали на КП. Прибежал туда и увидел рядом с Ивановым командира дивизии. Жестикулируя руками, он что-то доказывал. Его одутловатое лицо было недовольным.

— Где твоя эскадрилья? — резко спросил он, когда я доложил о прибытии.

Точно такой же вопрос комдив задавал мне вчера вечером. Я ответил, что звено Фигичева скоро должно возвратиться на аэродром, а остальные летчики приводят свои самолеты в порядок.

— О Фигичеве без тебя знаю, — оборвал он меня. — Почему растерял группу? Молчишь?! Командир должен за все держать ответ. — И, повернувшись к Иванову, тем же тоном добавил: — Подготовьте приказ о снятии его с должности комэска.

— Он не командир, а заместитель, — спокойно пояснил Иванов.

— И с заместителя сниму! Я не забыл, как он расстрелял СУ-2!

— За СУ-2 готов отвечать, товарищ комдив, — отозвался я. — А в этом случае вина не моя.

— Плохо воюем! — продолжал комдив. — Немцы уже под Минском и Ленинградом!..

— В этом не только летчики виноваты.

— Что?! Как ты разговариваешь? Кто тебе позволил так рассуждать? Запомни: буду людей награждать — ты не рассчитывай на награду.

— Я за Родину воюю, товарищ комдив, — не сдержался я.

Над аэродромом появилась группа Фигичева. Но, несмотря на рокот моторов, я хорошо расслышал, как рассерженный комдив приказал снять меня с должности замкомэска.

— Можно идти?

— Идите!

Тяжелый камень лег мне на душу. Хотелось полететь в самое пекло.

— Ну что? — встретил меня вопросом Соколов. Я вкратце передал ему содержание разговора с комдивом.

— Зачем спорил? — упрекнул меня комэск.

— А, — махнул я рукой. — Все равно не сегодня, так завтра зенитка собьет или «худой» свалит!..

— С таким настроением воевать негоже, дружище. Иди-ка отдохни.

Подошел улыбающийся Фигичев. Соколов не дал ему закончить доклад и строго спросил:

— Почему откололся?

— А куда же он нас вел? — кивнул Фигичев в мою сторону.

— Не кивайте на других, — возмутился Соколов его самоуверенным тоном. — На Халхин-Голе за такие действия под суд отдавали! Понятно?

На смуглом лице Фигичева, обрамленном бакенбардами, застыло недоумение: неужели Соколов всерьез говорит о суде?

— Вам понятно? — повысил голос комэск.

— Понятно, товарищ старший лейтенант.

— Если понятно, то запомните это навсегда! Идите готовьтесь к вылету.

— Есть готовиться к вылету! — Фигичев как никогда четко поворачивается и уходит.

Запустил самолет Дьяченко. Мотор взревел звонко и весело. От его звуков, от решительного голоса комэска повеяло успокоительной силой.

4. Подвиг требует мысли

Напряженная, полная неожиданностей и опасностей фронтовая жизнь! Она разрешает личные конфликты, сплачивает людей для побед, и каждый день рождает новые огорчения, трудности.