Небо выбирает нас

— Марья, — позвал Дмитрий, — чего ты там у порога возишься? Посиди с нами. Выходной один у нас.

— Два.

— Они как один. Захлестнет, — кивнул на опустошенную бутылку водки, — ни дня, ни вечера не видишь.

— Кто ж тебя неволит? — вяло ответила Марья. — Пьешь-то один, а болеем все трое.

— Как это?

— Да так…

— Ну тя, ладно, ладно, — нажал в голосе Дмитрий. — Как ни говори, а в выходной человек отдыхать должен. Как хочет! Во-от!

— Все пьют, и мы пьем, — чтобы не почувствовать себя лишним, непричастным, сказал Федор, стараясь уловить настроение хозяйки. — Чего ж теперь над каждой рюмкой мозгами шевелить? Так, недуром, и свихнешься.

— Тебе чего шевелить! — с упреком подняла Марья глаза на Погорелова. — Где сел, там и дом, а и запьешь — горя никому нет.

— Эк ты взяла, Марья, — суживая глаза, проговорил укоризненно Погорелов. — Я, может, от тоски к вам хожу, от одиночества. А ты такой разговор со мной затеваешь. Живая тварь и та к ласке и теплу жмется.

— К ласке? К теплу? — выпрямилась Марья и в упор посмотрела на Погорелова. — Эх, Федор, Федор! Может, и нужна тебе ласка, а не к ней, к вину ты тянешься больше, от него и тоска у тебя. Случись что — слезы никто не обронит.

— Эк, тебя как занесло! Не обронит! — с некоторой обидой проговорил Погорелов и уставился на Марью с натугой выплывшими из-под набрякших век, будто проснувшимися только что глазами.

Он хотел ответить ей, что и по нему есть кому поплакать. Перебирал в памяти, будто ворочая ящики на складе, своих друзей, знакомых. И кто бы ни вспоминался ему, все с бутылкой да стаканом среди станционных грузов. Как ни напрягался Погорелов, копая свою жизнь поглубже, ничего в ней приметного не вспомнил. Мир его сузился до товарных вагонов, складских помещений и штучного отдела в магазине, где бойкая на язык продавщица в любое время аккуратно снабжала «беленькой» по завышенной цене. Разве она всплакнет? Как же! Залилась слезами!

Погорелов отвернулся, шумно выдохнул открытым ртом и качнулся над стаканами, едва не свалив их.

— А ты, Марья… так уж и не пожалеешь?

— Хватит хлюпать! — оборвал его Дмитрий. — Нашел о чем разговор вести. У тебя есть? — И Дмитрий с намеком потер большим и указательным пальцами.

Погорелов для видимости пошарил по карманам, зная, что у него и мелочи не осталось, с утра покупал, пора бы и Дмитрию на свои поставить.

— Все… там оставил, — и Федор неопределенно махнул рукой.

— Так уж и все?

— А что? Завтра получка.

Дмитрий огорченно замял пальцами, покосился на две пустые бутылки, потом взглянул на Марью, присевшую в сторонке в тревожном выжидании: что дальше будет, как все повернется. Сейчас, известное дело, пойдут на станцию. Выходной не выходной — им всегда дело, найдут и деньги с рук на руки без всяких ведомостей как на блюдечке. Нате, мол, заработали. А что эти заработанные на пропой пойдут — дела никому нет.

— Маша, ради выходного…

— Ни рубля не дам! Нет у меня!

— Марья! Всего на одну. — Дмитрий шатко встал из-за стола и поднял вверх большой палец, как бы подтверждая: на одну «беленькую» — и не больше.

— И где я тебе напасусь? Вон тес покупать надо, крышу перекрывать. А на какие шиши? Все прахом идет! И все через вино! И Петьку туда же, за собой!

— Ты Петьку не тронь, — и Дмитрий тяжелой ладонью рубанул по воздуху. — Я с Петьки шкуру спущу в случае чего. А на одну ты нам дай. И баста, завтра на работу.

— Не дам! Сказала — не дам.

Марья решительно, с суетливой поспешностью, заметив, что Дмитрий направляется в зал, первой ушла из кухни, слыша за спиной голос мужа:

— Я знаю, где ты кубышку прячешь! Не дашь — все раздербеню. Я что, не хозяин в доме? И выпить нельзя?

В шкафу, в комнате сына, под грудой поношенного белья лежит сверточек с деньгами, и Марья вспомнила, что на днях при муже доставала из него двадцать пять рублей на оплату ремонта телевизора. Неужто Дмитрия к тому узелку потянуло? Она же их для всякой нужды скопила: где дом поддержать надо, где тряпку купить какую. Подсчитать-то, двое они много зарабатывают. А и не видать денег, как песок между пальцев уходят.

— Куда ты, куда, Дмитрий? — загородила Марья дорогу к шкафу и мельком глянула на Петьку, будто хотела найти у него поддержку.

А тот понуро стоял спиной к подоконнику с единственным желанием — вырваться на улицу и не видеть очередной ссоры отца с матерью. И он бы сбежал, но, встретившись с умоляющими глазами матери, остался.

— Марья! Червонец — и я ушел.

— Не дам! Сказала — не дам!

Марья, опережая мужа, рывком открыла створку шкафа, проворно сунула руку в глубь ящика и тут же почувствовала на плече тяжелую руку Дмитрия. Испугалась: что делать, куда деньги? Нащупала тугой маленький узелок и бросила его за спину мужа, к ногам сына.

— Беги, Петя! Беги!