Небо выбирает нас

— Товарищ капитан, это вы? — перегнувшись через подоконник, окликнул Можеров проходившего мимо офицера, чем-то схожего с Калинкиным. Тот остановился, посмотрел на говорившего.

— А. Можеров. Что же ты командиров своих не узнаешь?

— Так со второго этажа не видно, товарищ подполковник! А я привык на первом, — узнав по голосу Кортунова, шутливо ответил Можеров. Он вообще сейчас был расположен шутить как можно злее, все равно к десяти суткам не добавят. Вот если бы знали, как он переживает, непременно позвонили бы замкомандующего: так, мол, и так, осознал человек свой промах, разрешите ему полеты.

— Ты что-то хотел сказать, Можеров?

— Сказать можно, товарищ подполковник. По справедливости если — мне благодарность объявить надо, а не десять суток.

— Где уж тут до справедливости! Ты со второго этажа животом подоконник подпираешь, а мне эту справедливость приходится задрав голову доказывать.

— Я могу спуститься вниз.

— Пожалуй, будет лучше. А то получается, что ты с высокой трибуны замполита перевоспитываешь.

«Напрасно я с ним заговорил, — пожалел Можеров, прикрывая за собой дверь подъезда. — Что нельзя нарушать инструкцию, я и без него знаю. А замкомандующего теперь ему уже не уговорить, улетел он».

— О какой справедливости ты хотел поговорить со мной? — словно и не заметив откровенного выпада лейтенанта, невозмутимо спросил Кортунов, когда Можеров подошел к нему.

— Летать надо, товарищ подполковник, а меня на десять суток на курорт отправляют. Я же не из озорства!

— Понятно. Но представим, что объявили тебе благодарность за этот полет. И начали бы твои товарищи и твой друг Климачов в пилотажных зонах «бочки» на бреющем полете отрабатывать. Одобряешь?

— А почему бы нет? Мастерски владеть самолетом на предельно малых высотах — высшее искусство летчика. По-моему, вы так нам говорили?

— Не отказываюсь — говорил и убежден в этом. — Помолчав немного, Кортунов продолжал: — Я хочу задать тебе вопрос, но прошу откровенного ответа.

— Постараюсь.

— Если бы разрешили тебе несколько дней подряд делать «бочки» на бреющем, ну, скажем, пять-шесть полетов. Ты бы справился?

Можеров вспомнил, как после показательного полета из-за перенесенных психологических перегрузок мускулы тела стали непослушными, неуверенно сказал:

— Не знаю. Наверно, нет…

— Разбился бы, — недвусмысленно пояснил подполковник.

— Возможно, — неохотно согласился Можеров.

— А мы хотим, чтобы ты жил и летчиком полноценным стал. Твоя жизнь принадлежит не только тебе, а всем, кто надеется на нас и верит. Как видишь, ты наказан не так уж и несправедливо, лейтенант Можеров.

— Товарищ подполковник! А как бы вы поступили на моем месте? Там, в воздухе?

— Между нами?

— Между нами.

— Согласился бы на десять суток, — неопределенно ответил Кортунов и, чуть помолчав, добавил: — Надо идти, поздно уже. — И пошел не оглядываясь.

Можерову показалось, что на прощание замполит ободряюще улыбнулся ему. Значит ли это, что он доволен его поступком? Ответ Кортунова на вопрос можно истолковать по-разному… Впрочем, поразмыслить о словах замполита у него есть время, а пока в клуб. В клуб!

Он заглянул в одну из комнат отдыха, где обычно собирались шахматисты, в надежде застать здесь Климачова. Но его среди шахматистов не было. Можеров сел на мягкий диван и стал наблюдать за играющими. За массивным квадратным столом сгрудились несколько человек. Обсуждалась шахматная партия, выигранная в свое время Алехиным на чемпионате мира у гроссмейстера Эйве. Можеров не любил играть в шахматы — они отнимают много времени. Он удивлялся, как это можно просидеть за доской несколько часов подряд! Тренировка памяти? Ее можно тренировать изучением иностранного языка, например. Если ты ежедневно будешь заниматься по пять часов в течение месяца, то… Шпрехен зи дойч?.. Зи зинд зер шон! А что? Вот уже и французы в гости приглашали. Пригласят и другие. Земля со времен испанских конкистадоров в глазах люден значительно поуменьшилась: первую скоростную «кругосветку» в двадцатом веке Гагарин совершил меньше чем за два часа. Но эта скорость и высота полета велики: желательно летать потише и пониже, чтобы Гималаями полюбоваться, сельвой Южной Америки, знаменитой рекой Амазонкой, просторами Родины, где живет его мама. И Можерову вдруг стало понятно, почему человек, когда ему невмоготу, зовет спасительницу маму — самое дорогое, с чьим именем связаны понятия «жизнь» и «земля».

— Шах!

Одобрительный галдеж за столом вернул Можерова к действительности. Видимо, разбор партии подошел к концу и Эйве признал себя побежденным… Бедный Эйве! Но так ли ему было трудно, как Можерову? Насколько известно, Эйве на десять суток не сажали за то, что проиграл. «А ведь я сегодня выиграл, — раздумывал лейтенант. — И если серьезно подумать, то совсем и ни к чему этот примитивный способ воспитания, узаконенный уставом. Ему, например, и двадцать суток отсидеть не в тягость, если заслужил».