Небо зовёт

Он же со своими ассистентами на основании данных обследования, занесённых в карточку, и выносил свой вердикт. Половина врачей составляли женщины средних лет, и каково было нам, «необстрелянным пацанам», стоять перед ними в обнажённом виде, дрожащими от волнения и холода. Такому унизительному медосмотру я ещё никогда не подвергался. На такие вопросы, как: «Не мочусь ли я по ночам, не болел ли венерическими заболеваниями, не было ли переломов, не болел ли болезнью Боткина» — отвечал механически односложно. Когда прошли этот унизительный дьявольский конвейер, повели нас уже в одежде на рентген и сдачу анализов. Последним и главным аккордом этого издевательства была центрифуга. И без того измотанные и взволнованные, садились ребята в кресла, пристёгивались ремнями, закрывали глаза и терпели пятиминутную изуверскую пытку. После остановки «дьявольского колеса», выводили их санитары под руки еле живых, жёлто–зелёных. Некоторые, особо выносливые, пытались идти сами, но вид у них был отрешённый, безучастный ко всему происходящему. Тут же испытуемых подхва–тывали эскулапы и начинали считать удары сердца, измерять кровяное давление, заставляли десять метров пройти туда и обратно, несколько раз присесть. Наконец настал и мой черёд. Насмотревшись на немыслимые пытки ребят, когда садился в кресло, и меня бросило в дрожь. Не знаю, с какой целью это делалось, но экзекуция проводилась в полной темноте. Я пристегнул ремни, закрыл глаза и приготовился к самому худшему. Щёлкнул замок на дверях и «комната страха» с большим ускорением стала вращаться. Меня с каждой секундой сильнее и сильнее стало прижимать к креслу, будто бы я попал под пресс и сейчас из меня выдавят всё, что там есть. Стало тяжело дышать, участилось сердцебиение, уши заложило, к горлу подступил неприятный комок, тело стало ватным и тяжелым, не способным передвигаться. В голове пульсировала единственная мысль: «Когда же наконец это издевательство кончится». Бог услышал мою мольбу, послышались звуки трущихся деталей и постепенно «адская машина» стала останавливаться. Хотя центрифуга уже остановилась, но голова и всё моё тело продолжали вращаться. Открылись двери, но у меня не было ни сил, ни желания отстёгивать ремни и вставать с кресла. Мне казалось, что из моего тела высосали всю кровь, и теперь оно стало слабым и немощным. Санитары «рассупонили» меня, подхватили под руки и повели в комнату, где «изверги в белых халатах» добивали свои жертвы безжалостным вердиктом: «К лётной работе не готов». Я сел за стол. Состояние моё было отвратительное, но с каждой секундой я чувствовал прилив сил и нормализацию работы всех органов и систем организма. Мужчина–военврач измерил артериальное давление, пульс, результат записал в анкету. Потом осмотрел глазные яблоки, проверил реакцию на разные раздражители. В конце концов, когда подытожили результаты обследования и испытаний, выяснилось, что мои параметры немного не дотягивают до нормы. Военврач подвёл меня к председателю комиссии и сказал: «Товарищ полковник, этот парень немного не дотягивает до установленных норм для лётного состава. Вот посмотрите его карточку». Тот молча её взял и усугубился в чтение. Я стоял, как перед судьёй, и ждал его приговора. Наконец, изучив документ, сказал:

— Вы, товарищ майор, сколько ребят забраковали?

— Семнадцать, товарищ полковник.

— А сколько зачислили?

— Ни одного.

— Этого парня надо зачислить. Отклонения у него незначительные, пусть учится летать.

С этими словами взял анкету и что–то там написал. Потом посмотрел внимательно на меня и сказал:

— Поздравляю вас, молодой человек, ваше здоровье позволяет вам поступать в училище штурманов.

От радости я заорал:

— Спасибо, товарищ полковник, я оправдаю ваше доверие!

Тот улыбнулся, подал мне документ и по–отечески сказал: «Ну, в добрый путь».

Я выбежал на улицу возбуждённый и счастливый. «Отсеянные» ребята стояли, тихо переговариваясь, курили и перед тем, как разъехаться, обменивались адресами. Душа моя ликовала. Первый шаг к осуществлению своей мечты я сделал. Лена, наверное, тоже была бы довольна моему успеху, но где она и почему молчит, никому не известно. На пути к своей заветной цели сделан лишь маленький шажок, но не знал и не ведал я, какие испытания, страдания и муки готовит мне судьба.

Год кровавого кабана

Новый 1941 год из нас курсантов никто не встречал. Н вторгся в нашу жизнь, как нечто неотвратимое, грозное, кровавое. Просто мы легли спать в старом, а встали в Новом году. И ничем он не отличался от года предыдущего.