— У него это не совсем получается, — ответил я откровенно. — Хотя, когда я увидел вас…
Она ждала продолжения, но я многозначительно молчал. Наконец она произнесла негромко:
— Понимаю вас, глерд. Для спокойной жизни очень важно знать, какие у вас соседи.
— Тогда вы понимаете, — сказал я, — что для того, чтобы мне принять решение… герцогиня, давайте отойдем в сторонку, здесь все так задирают носы, что затопчут и не заметят.
Она послушно дала себя увести в сторону, а я не зря, оказывается, слонялся по дворцу Астрингера, приучив королевскую стражу, что мне соваться можно везде, кроме тех мест, куда нельзя, и сейчас я довольно
быстро провел герцогиню короткими путями в крохотную комнатку, у двери которой остался невозмутимый королевский часовой.
В камине полыхают дрова, хотя и так день теплый и солнечный, есть стол и два кресла, но я усадил герцогиню на роскошный диван, и, глядя на нее честными глазами, сказал искренне:
— Герцогиня… вы прекрасны.
Она в изумлении расширила глаза, но промолчала, стараясь понять, что я брякнул, такое непонятное и непохожее, почему брякнул, и что мне из–за этого бряка надо.
— Герцогиня, — продолжил я. — Вы такая юная и красивая!.. Если ваша дочь хоть вполовину будет по–хожа на вас, она вырастет красавицей. Хотя я это уже говорил, но это из меня просто прет и рвется!
Герцогиня взглянула в изумлении.
— Но разве она уже не красавица?..
— Красавица, — подтвердил я. — Но вы все–таки красивее. Во всем. И во всех смыслах. Потому я заставлял себя смотреть на вашу дочь, так принято, но глаза мои сами поворачивались в вашу сторону.
Она мягко улыбнулась.
— Глерд… ваши слова звучат так непривычно.
— Я не местный, — напомнил я. — Так что, наде–юсь, вы извините мне какие–то незнания местного эти–кета.
Она чуть наклонила голову.
— Да, конечно. Я сразу поняла, что вы прибыли издалека. Только и сейчас не соображу, из какого королевства.
Я сказал учтиво:
— Из еще более дальнего, герцогиня, чем вы под–умали. Потому мои промахи могут быть… значитель–ными. Проявите снисхождение, это не от грубости, а из–за разницы в обычаях. Я смотрю на вас и не могу налюбоваться! У вас крупные глаза, чувственные губы идеальной формы, высокие скулы, элегантно запавшие щеки, широкие плечи и высокая полная грудь…
Она прервала:
— Глерд, вы меня как породистую лошадь описываете!.. Или даже как корову.
— Герцогиня, — сказал я с укором, — вы очень красивая женщина, я просто не мог удержаться… Вы дивно великолепны!.. Я смотрю на вас и уже чувствую в своих ладонях вашу великолепную грудь, такую полную, горячую и тяжелую…
Ее щеки заалели, она выпрямилась, ожгла меня взглядом.
— Глерд, прекратите!..
— Молчу, — ответил я покорно. — Но мечтать вы не запрещаете?.. И представлять всякое? Хотя, если честно, я не понял, где я сплоховал… Что именно я сказал не так, поправьте, чтобы я в другой раз не брякнул… И еще раз прошу меня простить заранее за незнание каких–то мелочей этикета, я прибыл из очень дальнего королевства, где другие моды и обычаи…
Она чуть наклонила голову и сдержанно улыбну–лась, показывая, что да, слушает, не ударит.
— Да, глерд?
— Везде свои каноны красоты, — сказал я, — в моем родном королевстве вас бы назвали королевой красоты!.. Позвольте объясню: у нас кроме правителей на троне есть еще и королевы красоты, избираемые каждый год заново.
Она сдержанно улыбнулась, но произнесла строго:
— Странные обычаи.
— Но всегда приятно смотреть на красивых жен–шин, — пояснил я. — А на самых… это вообще счастье. Потому их осматривают особенно тщательно. Чтоб все было видно…
— Глерд, — сказала она строго, — это уже не мелочи этикета!
— Ох, — вскрикнул я испуганно, — простите, гер–цогиня… А в чем именно нарушил, подскажите, чтобы я где–то снова не сглупил.
Она сказала надменно:
— Вот эти ваши слова насчет того, как уже чувствуете в своих ладонях мою грудь!..
— Полную, горячую, — сказал я, — и тяжелую… Какое слово нельзя произносить?
Она отрезала:
— Все!
— Ох, — сказал я, — ну и нравы здесь… А само слово… ну, главное?
Она покачала головой.
— Смотря когда, глерд. Но вам лучше не рисковать, можете ошибиться. Потому лучше молчите.
— Хорошо, — сказал я. — Про… смолчу. А про ваши губы, такие полные, алые, сочные и зовущие… можно? Они же на виду, не полуспрятаны, как грудь, что у вас наполовину под верхом платья, мне приходится додумывать, какие так сочные ягодки малины на белоснежных холмиках… в общем, можно?
Она вздохнула.
— Глерд, другим можно, вам нельзя.
— Почему?
— Другие говорят иначе, — объяснила она, — а когда говорите вы, я уже чувствую, как ваши ладони мнут меня, а это нехорошо, меня может мять только мой муж, герцог Энтони. То же самое и с губами. Я уж и не представляю, что вы с ними напредставляли… хотя и догадываюсь, но лучше умолчим, это не образец светской беседы.
Я сказал совсем виновато:
— Спасибо, герцогиня, вы меня спасаете. Как хорошо, что я оплошал перед вами, такой умной и понимающей, а не перед какой–то дурехой, что сразу же подняла бы меня на смех!..
— Да, — проговорила она, — в этом ваше счастье.