Небоскребы магов

Навстречу мчатся зеленые холмы и, устрашенно избегая столкновения, разбегаются в стороны, исчеза–ют за спиной, в грохоте копыт слышу грозную музыку, и сердце стучит чаше и взволнованнее.

Одно солнце светит мощно и ярко, второе бежит торопливо, словно что–то украло, а по земле, обгоняя одна другую, скачут призрачные тени, смешиваясь в причудливые калейдоскопы.

Когда на службу приглашают хорошего менедже–ра, ему кладут такое месячное жалованье, что рядовому работнику хватило бы даже не на год, а на весь остаток жизни. Если же удается заполучить очень хорошего управляющего, то его жалованье всегда становится предметом зависти, ахов и пересудов в среде простого планктона.

Даже при увольнении менеджеры высшего звена получают «золотой парашют», что дает возможность купить остров и жить безбедно самому и оплачивать долги родни и друзей.

Потому ничего удивительного, что король сразу предложил мне замок и большой участок земли. Я ра–ботник не рядовой, он это понял по тому, как я помог королеве, а затем и вылечил его самого. Так что ни–чего странного, хотя, конечно, что–то насторажива–ющее чувствуется, король недоговаривает о каких–то моментах…

Судя по карте, мы двигаемся по прямой к моим землям, что на берегу, как объяснил король, а это значит, все ближе к побережью, хотя высокие сосны, настоящий корабельный лес, обычно скрывают окрестности.

Возможно, море уже в прямой видимости, но уви–дим либо с холма, либо когда между нами и морем хоть на минутку исчезнут эти высоченные стены гор–дых сосен.

В двух местах дорога прошла прямо через села, народ выскакивает из домов, глазеет на двух знатных глердов на таких великолепных конях, а сзади еще и отряд королевской гвардии…

Фицрой довольно посмеивался, даже в самой сто–лице больше нас внимания удостоились кони: попоны королевских цветов, упряжь из дорогой кожи, уздечки отделаны серебром и золотом, таких бы грабануть…

— Знаешь, Фицрой, — сказал я, — что–то мне как- то не совсем будто… Вот слез с дивана и еду с тобой, могу еще десяток королевств проехать, да хоть сто, и везде будем крутыми и умными, но…

— Ну–ну, — поощрил он, — что запнулся? Разве плохо ехать через чужие виноградники, где спелые гроздья, срывать заодно цветы удовольствия, искать места, где вино слаще, а женщины податливее?

Я пробормотал:

— Не поверишь, но я родился в королевстве, где более податливых женщин вообразить невозможно, а вино настолько, что даже не представляю…

— И что, — спросил он с интересом, — обожрался?

Я кивнул.

— Похоже.

Он хохотнул.

— Я слышал о таких случаях. Когда же ты успел?.. Ах да, ты же родился в таком краю… Тогда да, тебе неинтересно ехать через одинаковые земли, где одинаковое кислое вино… И что, ввяжешься в какую–нибудь войну, чтобы красиво погибнуть?

— Это тоже вариант, — согласился я. — Вот такие обожравшиеся крепостными девками и пишут про упоение в бою у бездны мрачной на краю… Но это оставим на крайний случай. Я еще не пробовал себя на такой ниве, на какой…

Я запнулся, он поинтересовался:

— На какой?

— На какой, — проговорил я медленно, — могу сделать много… очень много… как никто из людей…

Он встрепенулся, посмотрел на меня загоревшимися глазами.

— Ты всерьез?

— Всерьез, — ответил я несколько неуверенно, — хотя это же работать… а для меня это как–то непривычно. С другой стороны… может быть, уважать себя буду?

Он вытаращил глаза, потом захохотал.

— Это ты себя не уважаешь? Ну ты орел!.. Да ты от самодовольства лопаешься!

— Любить себя, — возразил я, — и уважать… две большие разницы. А то и три. Я себя всегда люблю и другим выказываю орлом, но сам–то знаю, что я во–обще–то… ладно, пусть не г…, но ленивый дурак?.. А сейчас впервые подворачивается случай, когда могу не только покрасоваться какой я умный, но и в самом деле сделать что–то полезное! Для людей, для общества, для прогресса…

Он перестал ржать, посерьезнел.

— Если это не шуточка, — проговорил он с сом–нением, — то это здорово… Памятники на городских площадях ставят не тем, кто больше сожрал, выпил или поимел девок, а кто… да, строил эти города или хотя бы мосты через реки, соединяя королевства… Ты в самом деле готов пойти по этой дорожке? Или хотя бы постоять на ней?

Я сказал с сомнением:

— Вот сейчас… да. Потом, когда прищемлю хоть палец или еще что, даже не знаю. Мне бы так, чтобы сильно не упахиваться. Я умничаю и пальцем руково–жу… нет, если руковожу, то это рукой вожу?.. Ладно, могу и рукой, не так уж и трудно. Могу это делать красиво и повелительно, у меня жесты почти отработаны, я же красавец!.. Хотя что потруднее могу на тебя спихнуть, если решишься поучаствовать в великих делах.

Он воскликнул:

— В великих — да! В чем я только не участвовал, но великие дела обходил стороной, не люблю трудиться. А можем как–то других запрячь?

Я посмотрел с недоумением.

— А ты думал, будем пахать сами?

Он захохотал.

— Тогда я за! И что будешь делать?

— Не знаю, — ответил я честно. — И не хотел бы вовсе. Но раз уж я могу… хотя еще и не знаю, что именно, то обязан… Обязан?.. Наверное, все–таки обязан. Для чего–то нас Вселенная сотворила?

Он сказал весело: