Небосвод несвободы

Здесь больше ничего не происходит.
Здесь тихо, как на кладбище, ой-вэй…
А где-то чудеса, и леший бродит,
русалки строят глазки из ветвей.
Безветренно. Беспомощный кораблик
недвижен. Спят и боцман, и старпом.
А где-то ждут взволнованные грабли
прямого столкновения со лбом.

Давным-давно всё тихо после бала,

склевал все крошки грустный воробей.
О, как ты, мудрость, всё ж заколебала
дидактикою постною своей!
Водил я в бой дружины, банды, рати,
порою закрывал собою дот…
А нынче жду, когда придёт Кондратий
(как будто, коль не ждать, он не придёт!)

Наверно, ничему уже не сбыться

надеждам недокормленным назло.
Отбросил Росинант свои копытца,
и не скрипит потёртое седло.
Я правильный, надёжный и непраздный,
я облико морале точка ру.
Я спрятал в шкаф горячие соблазны.
Они стучатся. Я не отопру.

Я полон мыслей, солнечных и добрых,

порой приходит в гости тихий стих…
А бесу, шевелящемуся в рёбрах,
я взятку дал. И этот бес притих.
Но грозный звук последнего набата
не тороплю, свой грустный путь кляня…
Я жив ещё. Я жив ещё, ребята!
А грабли ждут.
Возможно, что меня.

Середина

Ты нынче спокойней, чем прежде. Не грустен. Не гневен.
Нашлась понемногу тропа между счастьем и горем.
И место, куда привела тебя stairway to heaven,
коль трезво смотреть, оказалось простым плоскогорьем.
Бреди биссектрисой, вдали от тоски и восторга,
от пряника вкупе с кнутом каждодневно завися,
в немногих несчитанных метрах над уровнем морга
и прежних немыслимых милях от облачной выси.
А кто-то — злодей, и всё тянет тюремные сроки,
и мысли его — из ночных беспросветных кошмаров.
Другой — к получению «Нобеля» меряет смокинг
и деньги даёт на спасенье мальдивских кальмаров.
А ты полюсов избежал, как верёвок — Гудини,
у сумрачных будней оставшись под вечной пятою,
освоив искусство не просто торчать в середине,
а искренне ту середину считать золотою.

Межконтинентальное

Маэстро