Небожители Севера

Так что, мой милый Юлиан, подумай над этой историей и начни смотреть в будущее. На твоем пути будут и новые друзья, и смерти, и предательства, и счастье — все нужно принять и жить с этим. А теперь давай просто прогуляемся по этому безмолвному прекрасному саду в полной тишине, я хочу насладиться прогулкой со своим сыном, которого я ждала очень долго.

Графиня Ноэльская, Мариэльд де Лилле Адан, закончила рассказ и замолкла, чтобы дать своему сыну обдумать услышанное. Уильям молчал, пребывая в изумлении от этой истории и от тех потерь, что несла на своем жизненном пути эта маленькая и хрупкая женщина. Почему же она сейчас, после стольких лет боли и предательства, идет рядом с тем, кого упрямо называет сыном и улыбается? Он смотрел искоса на графиню и не произносил ни слова. В свою очередь, Мариэльд прекрасно видела, что за ней следят, но делала вид, что просто любуется зимними пейзажами.

Ее изящная рука в красивой перчатке с рисунком цветка олеандра держалась за локоть своего сына. Лилле Аданы, облаченные в серые ноэльские плащи, неспешно прогуливались по заснеженным дорожкам, думая каждый о своем.

* * *

В это время граф Тастемара стоял у высокого полуциркульного окна и наблюдал за этой прогулкой с тревогой в глазах. Тут же в комнату вошел без стука, по-свойски и дружески, Горрон де Донталь, облаченный в бордовый праздничный кафтан, обшитый по всей ткани золотыми символами его королевства — дубом. Герцог оделся, как одевался во дворце, с шиком и блеском, чтобы соответствовать своему бывшему титулу. Подойдя к товарищу, он посмотрел в окно и улыбнулся.

— Он одет и острижен как истинный ноэлец — красавец! Значит сегодня увидишься с Уильямом на ужине в Красном зале, — деловито произнес герцог. — Там и поговори с ним с глазу на глаз, потому что никто не осмелится заговорить в присутствии Мариэльд о суде из деликатности.

— Уважаемый Горрон, я хотел кое о чем спросить вас или даже попросить.

Филипп пропустил мимо ушей комментарии своего друга. Его плотно сжатые пальцы, скрещенные на груди руки и холодный взгляд выдавали крайнее напряжение.

— И что же? — удивился бывший советник Крелиоса, протирая рукавом бордового кафтана запотевшее от дыхания стекло, которое мешало любоваться Мариэльд и ее сыном.

— Я хочу попросить вас получить от Летэ бумагу для пересечения Черной Найги. В прошлый раз вы мне очень помогли с этим.

— Ты собираешься провести самостоятельное расследование? — расхохотался Горрон.

— Да. Я навещал Мариэльд, когда Уильям еще был без сознания. И меня очень смутил один факт. — Почесав подбородок, заросший небольшой седой бородой с редкими черными волосами, Филипп продолжил: — Мариэльд знала об усыновлении Уильяма еще задолго до того, как явилась на суд. В комнате на креслах я увидел несколько комплектов одежды, уже подогнанных по размеру, из очень дорогой ткани арзамас, что требует долгого пошива и закупается лишь за Черной Найгой. Так что я считаю, что она замешана и в истории с Зострой, и с южными наемниками.

— Это вполне может быть, Филипп. Все знают, что Мариэльд не так проста как кажется. Или хочет казаться. И хотя она говорит, что у нее нет дара, мы уже давно подозреваем с Летэ, что она, скажем так, очень много знает о тех событиях, что должны произойти.

— Я тоже знаю эти слухи, но… Мне кажется, что Уильяму угрожает опасность, — упрямо произнес Филипп.

— Друг мой, даже если это она наняла тех людей, в чем я уверен, то сделала это лишь для того, чтобы провести свой обряд памяти и определиться, использовать клятву совета или нет. Иначе зачем брать у Уильяма кровь, волосы и кожу? Это же основные компоненты для проведения обряда памяти магами.

— Но ведь мы устойчивы к магии.

— Однако ж, когда от нас отрезают что-то, будь то конечность, волос или что-нибудь еще, Филипп, то оно гниет, причем, если Старейшина очень стар, то гниет моментально, чернея. А не отрастает заново. Так что я подозреваю, что южные маги вполне могут колдовать над нашими кхм… частями.

— А Зостра Ра'Шас?

— Она вполне могла подтолкнуть некоторые события, чтобы они произошли, как и я говорил ранее. Так что успокойся, отпусти ситуацию, попроси прощения и забудь об Уильяме — он больше тебе не принадлежит.

— Не могу… — покачал головой Филипп. — Меня все равно терзают сомнения. Здесь что-то нечисто.

— Ты слишком упрям и твердолоб, мой друг, — Горрон де Донталь положил руку на плечо своего молодого товарища. — Еще раз говорю, отпусти ситуацию. Но даже если бы ты признался Уильяму до суда, я думаю, что результат остался бы тем же — Лилле Аданы бы и тогда гуляли вдвоем в саду, как мать и сын. С той лишь разницей, что тебе бы не пришлось извиняться перед Уильямом за обман и предательство.

— Я согласен с вами… Но бумагу все-таки добудьте, будьте добры.

Филипп был упрям, как бык. Да, ему от собственного упрямства было отвратно на душе, но он не мог отступить и отпустить.