Небрежная любовь

«Его богатырское тело становилось удивительно легким за фортепиано, а техника ошеломила всех. Его молниеносная правая рука рассыпала горсти «боповых пассажей» и демонстрировала отличное чувство гармонического развития... А когда Питерсон стал легко выписывать «боповые фигуры» одним пальцем левой руки, что до него никто не делал, то даже самые придирчивые критики зааплодировали».

У него была тетрадь, нечто вроде дневника, куда он заносил разные занимавшие его мысли, в основном высказывания о джазе. Здесь были выступления самих джазменов, размышления музыкальных критиков, писателей, журналистов. Причем касались они не столько собственно музыкальной, сколько содержательной, философской стороны джаза в том ее понимании, которое он сам когда-то сформулировал для себя.

Сказать по правде, авторы, которых он цитировал, далеко не всегда были его единомышленниками; но он уже давно научился выбирать из того, что ему встречалось, лишь свое, одно свое. Благодаря этой, может быть, не совсем честной методике, тетрадь постоянно пополнялась. Последней записью в ней был отрывок из журнала «Даун Бит», рассказывавший о дебюте Оскара Питерсона в Нью-Йорке. Он внес эту запись еще в начале осени, и с тех пор ему долго ничего не удавалось добавить. Осенью в его жизни появилась она...

Стояли солнечные, на редкость ясные и теплые дни начала сентября, они играли на танцах в городском парке, и ее привела с собой подруга-студентка, приятельница их трубача — крупная, рельефно вылепленная девица с пышным начесом под Бриджит Бардо и нарисованными на висках глазами, что делало ее похожей на маму-лань из мультфильма, в то время как ее юная спутница узкими плечиками под тонким свитерком, остренькой грудью и короткой гривкой волос над высокой упрямой шейкой напоминала озорную бодливую козочку. Смело приседая в коротенькой красной мини-юбке, она собирала желтые кленовые листья, красиво раскиданные по серому, гладко-мраморному бетону танцплощадки, еще хранившему тепло дня, и кто-то из них подозвал ее, чтобы подарить конфету. А поздним вечером, когда закончились танцы, она уже была среди них своей, и, кутаясь в замшевую куртку саксофониста, весело пила на скамейке вместе со всеми теплое сладкое вино, а он стоял позади, прислонясь к стволу старой, неряшливо растрескавшейся липы, и мрачно ощущал совсем не поэтичный, а, наоборот, горький и грубый запах осени, запах липового лыка, мочала и рогож, крепкий настой подгнившей осиновой коры, напоминавший запах пустых винных бутылок...

В этом парке много лет назад убили его отца. Тогда, в 1949 году, здесь был просто небольшой пригородный лес, и крестьяне близлежащих деревень пасли в нем скот. Однажды теплым июньским днем коровы, вышедшие на поляну, забеспокоились. Старуха и девочка, которые приглядывали за ними, увидели под кучей хвороста бедро раздетого мужчины. Так был найден его отец, двумя днями раньше ушедший на работу.

Тот год был вообще тяжелым для их семьи. Довольно рано, еще в детстве, он пугливо осознал всю неправдоподобность, маловероятность и явную заданность той мистически-странной закономерности, которая осеняла время, когда он появился на свет и когда несчастья словно по чьему-то злому расчету падали на их род то с одной, то с другой стороны. Получалось так, будто в тот год сама Смерть вдруг спохватилась, увидев, что взяла в войну слишком малую дань с этого многолюдного рода — всего пять человек, и решительно взмахнула своей бледной рукой, разом выхватив несколько новых жизней.

Он помнил, в какое содрогание приводил его жуткий сухой протокол, который он еще ребенком носил в своей памяти. Сначала умер дед, которого он, как и отца, не помнил. Было это зимой, в январе. Летом погиб отец. Когда его хоронили и на могиле собрались все родственники, дядя Леонид, брат отца, сказал: «Рядом — мое место». В конце года, зимой, он повесился у себя дома, перекинув веревку через дверь. А незадолго до этого, осенью, сошла с ума сестра матери, тетка Александра. На праздничной демонстрации ей привиделось, что в колонне идут не люди, а бараны, причем у каждого чего-нибудь не хватает: ноги, уха, глаза, головы... Эта молодая красивая женщина, писавшая диссертацию по химии, прожила в сумасшедшем доме около тридцати лет и умерла там же.

Когда происходили эти события, ему было чуть больше года. Позже, узнав обо всем от матери, он по своей детской наивности решил, что раз уж отца убили, то и его самого наверняка когда-нибудь убьют. Он просто не мог представить себе, какие силы способны защитить его от неминуемой смерти. Ведь если даже отца убили, то что говорить о семи-восьмилетнем мальчике?