Небываемое бывает

Перерыл не одну библиотеку, пытал археологов, историков, географов Академгородка. Но — один специалист по старообрядческим скитам, другой — по каменному веку, третий, кроме гражданской войны, ни о чем слышать не хотел. Наконец сообразил, что ученая книжность важна, но она не животворит, в ней нет дыхания дороги. Махнул на все рукой и отправился в путь. Спустился по Лене от истока до устья. Затем от мыса Шмидта на Ледовитом океане пересек Чукотку и вышел к заливу Креста уже на Тихом океане. Охотским морем, самым суровым на земле, ошвартовался в бухте Золотой Рог во Владивостоке. Какая старинная босфорская мечта воплотилась в названии, которое пленяло воображение славян в пору утра их истории! Золотой Рог. Мраморное море. Царьград... Прошли бухту Святой Ольги, затем остров Русский, залив Аскольда, острова Римского-Корсакова (брата композитора)... Тысячу лет живут в русском сердце звон весел и плеск воды у стен Царьграда. Так добрался я до венца своих желаний — заповедника «Кедровая падь», что шумит своими третичными лесами на широте Ниццы и Марселя.

За плечами остались тропы Саян и Алтая, огни створов на Амуре и Енисее. Десять лег год за годом ходил я путями гулящих людей Руси. Почти все старые города Сибири выросли из острогов. В богатырской кладке могучих лиственничных плах и сегодня просматривается облик исконно русских домов, с их укорененностью, надежностью. Ставились они навечно. Но самое поразительное — это всегда одинаковый выбор места. На Дунае ли, Лене, Оби, Яике, Колыме, Дону, Днепре, малых ли реках — везде заметно стремление поставить твердыню именно в устье и стоять здесь насмерть. Петр воздвигнет в устье Невы Петербург, капитан Невельской на другом океане, в устье Амура, — Николаевск-на-Амуре, Северную Двину ранее замкнет Архангельск.

Преградить проход вовнутрь Отчизны. Осознать эту величайшую тайну помог мне одинокий егерь в устье небольшой речки Кедровки...

Предосенней порой, когда стихают паводки и убывает вода, речка Кедровка становится прозрачна, как горные ключи. Из мировых пучин на родину, к истокам возвращается сима. Вода «закипает». Рыба идет стеной, стремится вверх против течения. Обдирая бока, прыгая через порожки, подталкивая друг друга, рыбины спешат, подчиняясь властному зову, навстречу неминуемой гибели. Почему же столько ликующей стремительности в их порыве, если гибель неизбежна? «Инстинкт размножения», — сухо заметит биолог. «Умрут, чтобы дать жизнь другим», — скажет неспециалист. «Не воскреснет, аще не умрет», — поведали бы в старину.

Не будем спешить с ответом. Мы присутствуем при непостижимом таинстве жизни. Есть что-то волнующее в этом акте жертвенного долга. Проследим за брачной парой. Вот на каменистом темном ложе дна речки уже светлеет в струях пятно. Это самка выбила натер. Колыбель для икры готова. Ямка наполняется янтарными зернами. Самке осталось жить мгновения, скоро ее мертвое туловище унесет течением к морю. Самец оплодотворил икру, но продолжает стоять над натером. Миссия «мужчины» еще не кончилась. Он отгоняет врагов, готовых накинуться на потомство. Устрашающий брачный наряд поможет ему. Все трудней и трудней бороться с течением, но глядеть надо в оба. Покидают последние силы, только бы еще немного продержаться над беззащитным потомством... Самец умирает. Некогда сильное тело уносит волна, оно застревает на мелководье между корягами. Над ним уже кружатся грифы — крылатые «санитары».

Но что это? Почему среди злейших его врагов, атакующих икру, — бокоплавов, мальмы, раков, — мелькает проворная маленькая рыбка, так разительно похожая на взрослую симу? Не удивляйтесь! Это действительно сима, но только не «вышедшая в люди».

Весной не все мальки уходят в океан. Многие не добираются до залива и остаются навсегда в Кедровке. Пеструшка (так называют этих рыбешек местные жители, должно быть, за узорчатость чешуи) не способна к размножению, хотя ей и не чужды брачные игры. Сделав их бесплодными, природа лишила их смысла жизни и, значит, отказала несчастным в самом главном — умереть над потомством. Пеструшке ничего не остается, как «прожигать жизнь» в пресноводье. В осенние дни, когда из океана возвращаются на родину в торжественном брачном наряде родные братья и сестры, она вместе с другими речными «хулиганами» жадно набрасывается на икру. Что это? Безумство «не помнящих родства»? Месть неудачников? Или жадность потребителя?

Не познав крещения в соленой купели океана, не изведав глубин и страстей больших дорог, не заглянув смерти в глаза, лишенная памяти пеструшка стала врагом собственного вида.

...Речка в эти осенние дни бурлит от обилия рыбы. Кажется, воткни лопату — и она не упадет, так тесно в иных местах, и потому пятеро здоровых парней работали увлеченно.