Нечеловеческий фактор

— Это Боря Шарипов, — сказал штурман Лёва Зыков. — Это он рапорт на тебя подавал главному. Пить ты не пьёшь, но по бабам ходок не хуже дорогого шефа нашего Шувалова Михал Иваныча. Хотя командира обгонять некрасиво. Вот ты в позапрошлом году такую куколку-кралю у Шарипова вроде как бы случайно увёл! Не знал, вроде, что она под Шариповым отдыхает. Ленку Соболеву помнишь? Слышал ведь, что Шарипов с ней спит? Слышал! Не надо было эту дурёху из-под него вынимать. Других мало? Вот он тебя и хотел придушить таким макаром. Через пьянство твоё. Кто этого Шарипова перепроверять рискнёт? Он, гад, мстительный. Там бы тебе и зарплату снизили, и классность. И перевели бы работать на землю. Диспетчером, например. Это хорошо, что наш командир Шувалов с самым главным дружит, с начальником всего Управления гражданской авиации, с Рамазаном нашим, славным Оспановичем.

— Меня Рамазан позвал и рапорт этот показал. Мы-то с ним с детства дружим. В одном дворе жили. Призвали нас в войну одновременно и в одно училище направили. И воевали мы вместе. Он в нашей эскадрилье четвёртым на «ТУ-2» летал. Ранен. Чуть не списали его. Но он вылечился и лётную комиссию с высшим балом прошел, — Шувалов помолчал. Потом матюгнулся и плюнул под ноги. — Он Шарипова не любит. В управление Борю-Байрама дядя родной затолкал. А Шарипов — «нарцисс». Любит и уважает только лично себя. И мстить умеет.

— Так что наш командир Оспанычу про тебя правду рассказал и упомянул, чем ты Шарипова разозлил, — засмеялся штурман, — Оспаныч психанул и хотел Шарипова «на ковёр» вызвать. Но Михаил Иванович наш его удержал. Мол, хрен с ним, дураком. По-настоящему горбатого и могила не выпрямит. После этого начальство стало к тебе приглядываться и самый главный на рапорты Шувалова правильно среагировал. И зарплату, и классность после необъявленной проверки тебе вот повысили. Справедливо, я считаю.

Подошли к трапу. Бортмеханик прогулялся под самолётом, пошевелил закрылки, проверил крышки топливных баков, осмотрел шасси и последним поднялся в каморку за кабиной, которую они делили со штурманом. Пилоты уже включили всё, что надо, причём делали они это так быстро, что если смотреть на их руки постоянно и вертеть головой, да двигать ей вверх-вниз, то запросто или шею свернёшь, или тошнить начнёт.

— Семь пять один пять восемь, на рулёжку! — механическим голосом, уставшим повторять одно и то же, прогундел в наушники командира диспетчер. — Дорожка два, ветер встречный ноль два метра на минуту. Тихо на полосе. Разгон с тормозов, мощность движков на тормозах полная — 800 оборотов на минуту. Пошел.

Миша Шувалов снял пиджак, накинул его на спинку кресла. Горюнов повёл машину на взлётку. Встали на линию, нос точно по центральной рваной полосе выровняли и Володя воткнул все тормоза, после чего дал движкам полную силу.

— Разрешите взлёт. Готовность первая, — доложил Шувалов.

— Взлёт разрешаю. — Равнодушно произнёс выпускающий диспетчер.

— Погнали! — командир рывком освободил тормоза и машина рванула вперёд.

— Пробег триста, скорость сто восемьдесят, пробег пятьсот, скорость сто девяносто. Мало! Вова, что там мешает?

Горюнов быстро пробежал взглядом по всем приборам.

— Не возьмём подъёмную тягу! — Закричал он в микрофон. У Шувалова, командира, зазвенело в ушах.

— Что там? — поправляя наушники спокойно спросил он. — Движки все пашут? Вроде не тянет вбок.

— Правый четвёртый движок даёт две тысячи лошадей вместо четырех тысяч и ещё сотни, — удивлённо крикнул Володя.

— Поднимаю обороты на все движки до критических значений. 950 оборотов. — Командир сказал это в микрофон негромко и спокойно. — Лишь бы полосы хватило. И не ори так. Уши завянут. Сколько уже разбег?

— Восемьсот метров. Скорость двести двадцать, — второй пилот вспотел и как заколдованный, приподнявшись, глядел на конец полосы. Конец бетонки — желтый флажок. Это отметка — полтора километра.

— Нос подними! — Шувалов рукой вдавил рукоятку мощности двигателей. — Угол атаки двадцать градусов возьми.

— Разбег тысяча метров, скорость двести тридцать.

— Отрыв! — сказал Миша Шувалов.

— Иду на опорных шасси, угол атаки двадцать, перепад давления над и под крылом — три. Мало. Подъёмная сила не тянет. Нет отрыва. Скорость двести тридцать пять, пробег тысяча сто. Не могу оторвать. Тяга дохлая, мать её!

— Нос ещё на десять градусов вверх, — уже громче сказал командир.

— Скорость двести сорок, разбег на полосе тысяча триста пятьдесят два. Предел, командир! Нет отрыва. Хана!!!

— Крылья под хорошим углом. Планерность — больше сотни. До конца полосы сто семнадцать метров. Отрыв!!!

— Есть отрыв!!! — Горюнов закричал так истошно и счастливо, что Миша скинул наушники и покрутил пальцем у виска. — Есть, мля! Пошла, родная!

— Ты бы, бляха, ещё станцевал. Нормально. Набирай эшелон двести. Плавно набирай. Я помогу. — Миша незаметно вытер со лба холодный пот и легонько потянул на себя штурвал, левой рукой накинул наушники.