Нечеловек

– Часто он так? – спросил Максим у мужчин.

– Всегда, – усмехнулся курчавый.

Макс прошел внутрь и без приглашения уселся за стол справа от входа.

– Ну что, давайте знакомиться. Зовут меня Максим. Я из Салимова.

– О, да мы все земляки! – воскликнул седой. – Я из Фроловского, слыхал?

– Слыхал. А имя у тебя есть, фроловский?

– Ах да. Даниил Романович. – Мужчина протянул руку Максу.

– Я – Жека, – произнес курчавый и присел рядом с Даниилом. – Я из Подкумска.

– Да, все мы соседи, значит.

– Получается так, – весело произнес Даниил Романович. – Ну, так, может, за знакомство?

– Не, мужики. Я не буду. Я бы вздремнул. В поезде поспать не удалось. А вы можете, но только немного. Завтра в восемь ноль-ноль на работу.

Максим встал, огляделся. Слева от входа была дверь в спальный отсек.

– Максим, там две кровати. Правая – Данилы, ну, а левая – твоя, – сказал Женя.

– А ты где?

– А я, как закончим, здесь улягусь. – Женя показал на стол. – Его, если разложить, такой траходром получается…

Макс улыбнулся.

– Ладно, давайте, я спать. – И вошел в спальню.

* * *

Он долго не мог заснуть. Только глаза закрывались, как Даниил с Женькой выкрикивали очередной тост либо просто матерно восторгались рассказами друг друга. В начале девятого Максим все-таки уснул. Ему приснился сон.

Был август месяц. Он не мог этого знать; во сне было просто лето, но ему хотелось, чтобы это был август. В августе у него день рождения, и мама обещала подарить большой набор солдатиков – ковбоев и индейцев, сделанных как миниатюрные копии людей, с полными телами. Обычных, плоских, у Максима было много, но в какой-то момент они перестали его интересовать.

Был август – и его седьмой день рождения. Еще одна радость – через две недели Макс должен пойти в школу. Он был счастлив. Ему семь лет. Но во сне Максим почувствовал, будто он, тридцатилетний, переселился в тело семилетнего мальчика.

Макс вошел в комнату. Круглый стол был накрыт белой скатертью с крупными красными, будто пятна крови, розами по краям. В центре стола уже стоял праздничный торт с семью свечками. Женщина (мама?) расставляла тарелки по кругу. То, что эта женщина – его мама, Максим мог только догадываться. Он не помнил, как выглядели его родители. Но сейчас, глядя на женщину глазами семилетнего мальчика, Максим точно знал, что это она. Эта женщина – его мать. Он идет к ней и…

…он сидит в мыльной луже. Старая женщина стоит у печи и смотрит на него. Она плачет. Слезы текут по морщинистому лицу, наполняют каждую глубокую бороздку-морщинку, словно русло рек. Затем женщина разворачивается и идет к топке. Снова поворачивается к мальчику в луже и говорит, без звука – одними губами: прости. Прости, прости, прости. Какофония голосов. Прости, прости. Максим вскакивает из лужи, поскальзывается, падает и снова поднимается. Смотрит по сторонам.

Он проснулся и находится в прицепе. Сел на кровати. Напротив храпел Даниил. Запах перегара наполнил маленькую, два на два, спаленку.

Максим встал и вышел из домика.

Сон не мог возникнуть просто так, из ниоткуда. Макс понял, что этот сон – отрывки из его жизни. Много вопросов у Максима накопилось к крестному. Он должен знать обо всем или почти обо всем. Перед отъездом Максим так и не сходил к дяде Славе. Позвонил, сказал, что едет на заработки.

Макс сел на самодельную скамейку – бревно с прибитым куском фанеры сверху. Ему вдруг захотелось закурить. Нет. Полгода мучений – и взять вот так, из-за какого-то кошмара, все погубить? Нет уж. Макс воткнул спичку в зубы и продолжил размышления.

«Плачущая старуха, должно быть, моя бабушка. Ведь у каждого ребенка должна быть бабушка?! Вот и у меня, скорее всего, была. Но почему она плакала? Что она собиралась делать? Она просила у меня прощения. За что? Куча вопросов. Что на самом деле произошло в моем таинственном детстве?»

* * *

Макс больше не ложился. Походил по рабочему поселку. Работники из азиатской части СНГ тоже не спали. Максим миновал летнюю столовую, прошел к душевым. Вошел внутрь. Деревянная постройка была утеплена пенопластом, поверх которого шелестел целлофан. Максим открыл краны. Труба чихнула и выплюнула ржавые ошметки. Что здесь, никто не моется, что ли?

– Э, дыруг! Мы ваду толька с утра набыраым.

Максим обернулся. У входа стоял смуглый черноволосый мужчина.

– Пака вада нагрэица… Послэ абэда захады.

Максим вытер руки о висевшую на гвозде не первой свежести тряпку и вышел во двор. Таджик (или узбек, ну уж точно не украинец) что-то проговорил ему вслед, но Макс не ответил. Он не хотел ни с кем разговаривать.

Макс вошел в прицеп. Женька убрал постель и сидел уже за столом с именной кружкой в руках.

– Доброе утро, – поприветствовал Макс парня.

– Что-то не очень оно доброе, – вздохнул Евгений.

– Зачастую так бывает: если вечер удался, утром жди беды. – Максим улыбнулся и подмигнул Жене.

– Ох, – снова вздохнул парень.

Максим прошел в спальню, достал свою сумку и только теперь заметил, что никто не храпит.

– А где Даниил?

Тишина. Максим вышел из спальни.

– Я спрашиваю: где этот храпун?

– Он, это…

Снова тишина.

– Ты что, после вчерашнего туго соображаешь?