Нечестивцы

— Вот тут, — указательным и средним легко стукнул по моему виску, — вот тут ты зла, потому что здесь, — второй рукой сжал полушарие грудей и склонился к самому уху так, что прихватил мочку зубами, чеееерт…, — здесь всё тебе нравится.

— Нет.

Наверное, слишком отрывисто, потому что Саид ухмыляется вновь. Перехватывает подбородок пальцами и поворачивает к себе. Вечность. Он смотрит в мои глаза так долго, что шея начинает уставать. Близко. Слишком близко. Это чёртово болото затягивает в себя. Опутывает черной непролазной дрянью всё тело, вызывая учащённое сердцебиение. Громкое настолько, что Нармузинов слегка хмурится. Кончики пальцев возвращаются к груди, круговыми движениями ласкают её…впервые? Кажется, едва ли не впервые они именно ласкают. Мне не нравится. Нет. Он не прав! Мне ни капли не приятно! Меня это раздражает. Должно. ЭТО МЕНЯ ЗЛИТ!

Тряхнув головой… судорожно. Несколько раз. С закрытыми глазами, чтобы позволить раскрыться плотно сомкнутым губам…к которым слишком близко ЕГО собственные.

— НЕТ. Не нравится.

Это должно было звучать твердо. Это должно было отдаться сталью в тишине спальни…но прозвучало жалко. Прозвучало настолько жалко, что вызывало злость. Вызвало судорожный вздох у меня…и ехидную улыбку на его лице.

— Ммм…вижу.

Вновь сжимая грудь, посылая какие-то неизвестные, какие-то странные импульсы по всему телу.

— Ты сопротивляешься. Сама себе. Почему?

Всё так же, удерживая взгляд и одновременно моё лицо, сжимая подбородок так, чтобы не смела отвернуться, считывая все эмоции.

— Не себе. Тебе.

– Настолько противно?

— Ужасно.

Чёрные глаза сверкнули весельем

— А ты противоречишь. Себе обычному. Что это?

Подняв руку так, чтобы ладонь оказалась напротив его пальцев, покоящихся на моей груди.

— Что это за новые игры, Нармузинов?

Он понимает. Конечно, понимает. Потому что ВОТ ТАК у нас не бывает. Никакого горячего шёпота. Никаких нежных, осторожных касаний. И, боже упаси, никаких чёртовых взглядов, от которых эти предатели-мурашки пробегают вверх-вниз по всему позвоночнику, заставляя едва ли не выгибаться в его огромную и такую тёплую ладонь.

— С каких пор вместо привычной коленно-локтевой и грязных оскорблений эти дешёвые…прелюдии?

— Заводят оскорбления, Воронова?

— Заводит что годно, только бы не с тобой, — сцепив зубы, но выдавая правду. Нет смысла лгать. Этот дьявол умеет распознавать любые эмоции. Более того, обожает это делать. Как сейчас, когда на секунду прищурился, вглядываясь в моё лицо внимательно, а затем… Затем этот псих запрокидывает голову назад и громко хохочет, разворачивая меня к себе уже полностью. \резко наклоняется, чтобы пристально уставиться в глаза. В один, потом — в другой вглядывается, всё с той же наглой усмешкой. И на мгновение становится страшно. Догадка, жуткая догадка пронзает сознание. Почему у него такое хорошее настроение? Это связано с моими родными? С отцом? Что могло так воодушевить этого вечно угрюмого психопата?

— Как жаль, что тебе больше не светит никто другой, девочка.

— Жизнь непредсказуемая сучка, разве нет? Ещё несколько недель назад я была в доме своего отца, любима и счастлива. А сейчас я стою тут перед тобой…как бесправная игрушка. Кто знает, где я буду стоять завтра…

— Я, — он вдруг сжимает свои пальцы на моём предплечье, наклоняясь к самым губам, — я знаю, где ты будешь сегодня, завтра, послезавтра. Пока не надоешь мне. И даже, — касается носом моего носа, — даже когда ты мне надоешь, я буду знать, где ты. Я определю, где тебе быть. Сомневаешься?

Чёёёёрт…совсем не то направление. Прикусить собственный язык, чтобы не ляпнуть ещё что-то, что выведет Нармузинова из себя. Соберись, Карина! При всей твоей ненависти…при всём твоём страхе у тебя есть задача, которую необходимо выполнить…

— Нет, — он удивлённо вскинул брови кверху, слегка отстраняясь, — не сомневаюсь. Хочу попросить кое о чём.

— О чём?

— Я не хочу как всегда. Я хочу…позволь мне, — быстро облизать вмиг пересохшие губы, стараясь не отступить, когда в ответ на это действие его зрачки расширились, — позволь мне сегодня самой определить своё место.

— Что?

Приподнявшись на носочки, так, чтобы вдыхать в себя его дыхание сквозь приоткрытые губы.

— Я не хочу сегодня как обычно. Позволь мне сегодня самой…, — пробираясь пальцами по сильному предплечью вверх, к плечу, оттуда ныряя под воротник, к открытой шее, — позволь, Саид…сегодня мне сверху.

И самой…впервые самой заставить себя прильнуть к его напряжённому рту губами. В голове словно взрыв фейерверка от его судорожного вздоха с терпким привкусом сигарет.

Я смогу. Я вытерплю всё, что угодно, но вырвусь из этого ада. Даже если должна обмануть самого дьявола.

Макс